Людмила Максимчук

  «Яблоко жизни», 2006

Посмотри на меня

По­смо­три на ме­ня и не упу­сти свой шанс,
толь­ко вре­ме­ни для это­го – не жа­лей…

Часть 1

По­смо­три на ме­ня и пой­ми без слов.
Раз­ве ты не хо­чешь, что­бы го­во­ри­ли на­ши гла­за?
Раз­ве нуж­на му­зы­ка, со­стоя­щая из зву­ков,
Если мы уз­на­ли му­зы­ку мол­ча­ния? 

Раз­ве те­бе не нуж­на му­зы­ка?..

 Часть 2

 На пло­ща­ди со­бра­ли на­род по слу­чаю че­ство­ва­ния по­э­та. Пра­ви­тель при­ка­зал при­не­сти по­э­ту кни­гу, и кни­гу при­не­сли; она бы­ла очень хо­ро­шо из­го­то­вле­на, от­лич­ная бу­ма­га, изящ­ный пе­ре­плет…

Пра­ви­тель спро­сил:

– Ни­че­го не за­бы­то? Все ли сти­хи во­шли сю­да?

– Да, – отвечал поэт.

Пра­ви­тель при­ка­зал на­гра­дить по­э­та – и по­э­ту вру­чи­ли ор­ден на алой лен­точ­ке, гра­мо­ту с золотым гер­бом; на го­ло­ву на­де­ли лав­ро­вый ве­нок.

Тог­да пра­ви­тель мол­вил:

– Те­перь бе­ри свою кни­гу и ухо­ди из го­ро­да, ибо здесь ты уже  ска­зал все. Ни­ког­да не воз­вра­щай­ся на­зад.

Из древ­них ис­то­рий о пра­ви­телях

 *     *    *

 Роза, стоящая  в узкой старинной вазочке на подоконнике спальни, резко покачнулась, когда Марта нечаянно задела ее, раздраженно откидывая книжку. Антон невольно заметил, «сфотографировал» этот момент, словно запечатлел стоп-кадр. Марта подошла к туалетному столику, присела на банкетку и принялась выговаривать, глядя в зеркало, припудривая лоб и подправляя карандашиком «стрелки» в уголках глаз:

– Ну и за­чем ты мне это под­со­вы­ва­ешь? Разве я – настолько ту­пая или сов­сем без­дар­ная, что­бы не по­нять под­текст, ко­то­рый ты вкла­ды­ва­ешь в эти уста­рев­шие строч­ки,  в этот эпи­граф? То­же мне, оби­дел­ся на ме­ня, или на ко­го еще?  Лад­но, оставь, по­смо­трю по­том, сей­час не­ког­да. Да, в де­ка­бре бу­дет юби­лей у неф­тя­ни­ков, ме­ня про­си­ли под­го­то­вить что-ни­будь эта­кое, что­бы и отра­жа­ло, и не очень фон­та­ни­ро­ва­ло – на­вер­ное, по­хо­жее на «За­ре­во огней». Один из них си­дел в Ко­лон­ном за­ле, ког­да я пе­ла на пя­ти­де­ся­ти­ле­тии ка­кой-то элек­тро­стан­ции у энер­ге­ти­ков – если пра­виль­но за­пом­ни­ла, че­тыр­над­ца­то­го ию­ля – и ему пон­ра­ви­лось – тут же взял у Ле­вы за­пись. Ле­воч­ка, ты ку­да про­пал, не слы­шишь, что ли?  

Она вста­ла и при­ня­лась закиды­вать в су­моч­ку все по­дряд: кос­ме­тич­ку, за­пис­ную книж­ку, ла­зер­ные ди­ски. На се­кун­ду за­дер­жа­ла взгляд на ви­део­кас­се­тах: брать или не стоит? А, не на­до… – и поправила прическу перед зеркалом. В это время из ванной показался Лев Иса­а­ко­вич, вы­ти­рая шею и ли­цо мах­ро­вым по­ло­тен­цем. Он плю­хнул­ся на ди­ван ря­дом с Ан­то­ном, под­нял валяющуюся на по­лу книж­ку, про­чел наз­ва­ние: 

– «Ос­уж­де­ние по­э­та», сти­хи и по­э­мы; со­чи­не­ния три­над­ца­то­го ве­ка, ав­тор не ­из­ве­стен. Ого! Эту книж­ку еще не­дав­но бы­ло не сыскать днем с ог­нем, а ты… Че­го же ты, Мар­точ­ка, раз­бра­сы­ва­ешь­ся ста­рин­ны­ми из­да­ния­ми? Да и Ан­то­ше не­лов­ко, раз­ве не ви­дишь? Он ее хра­нит как ре­лик­вию… Нет, нель­зя по­э­тов до та­ко­го со­стоя­ния до­во­дить, что­бы они готовы были го­ло­вой – да в хо­лод­ную во­ду, как я – толь­ко что. А то, Ан­то­ша, ван­на – пол­ная, да­вай, если охо­та! Да я шу­чу, шу­чу, дру­жище, ты же зна­ешь… – Лев Иса­а­ко­вич чих­нул нес­коль­ко раз – вид­но, во­да бы­ла очень хо­лод­ная! – Мар­та, ты хо­те­ла нам еще что-то со­об­щить?

Мар­та, уже оде­тая для вы­хо­да, крик­ну­ла из при­хо­жей, не­бреж­но ски­ды­вая та­поч­ки и на­де­вая ту­фли:

– Все, ме­ня уже нет. Да, Ан­то­но­вы сти­хи, ко­то­рые по­ка­за­лись бо­лее или ме­нее под­хо­дя­щи­ми для пе­сен, я от­ме­ти­ла: мо­же­те при­ки­нуть вме­сте. Осо­бен­но в третьей ча­сти по­смо­три­те! Вон ру­ко­пись – на кре­сле у окошка. На­де­юсь, ско­ро вер­нусь; Ан­то­ша, дож­дись, если не спе­шишь. Ой, чуть не за­бы­ла! Где клю­чи от ма­ши­ны, по­че­му на ме­сте нет? – Мар­та по­ры­лась в кар­ма­нах Ле­ви­но­го пи­джа­ка, ви­сев­ше­го на ве­шал­ке в при­хо­жей, оты­ски­вая клю­чи. – Все, уш­ла.

Дверь глу­хо зах­лоп­ну­лась. Лев Иса­а­ко­вич под­нял­ся, стря­хи­вая с се­дею­щих во­лос по­след­ние ка­пель­ки во­ды, еще раз про­мок­нул го­ло­ву по­ло­тен­цем и от­нес его в ван­ную – ни­ка­ких фе­нов он не приз­на­вал. От­крыл на кух­не хо­ло­диль­ник, до­стал бу­ты­лочку «Бор­жо­ми»:

– Да­вай, Ан­тон Пав­ло­вич, при­со­е­ди­няй­ся, а то от жа­ры лоп­нуть мож­но! – и сам выпил почти всю бутылку.

Ан­тон по­до­шел к ок­ну спаль­ни, ото­дви­нул ва­зоч­ку от края по­до­кон­ни­ка, по­пра­вил ро­зу. Посмотрел в окно и уви­дел, как Мар­та лов­ко вы­во­дит крас­ную «Ау­ди» из тес­но­го ря­да ма­шин, стоя­щих длин­ным ко­ся­ком вдоль тро­туа­ра. Эта красная машинка очень походила на свою хозяйку: раз – и след простыл! Современный мир вращается с огромной скоростью, и Марта успевает не сбиться с его орбиты. Зато Антон едва плетется вслед... По­зав­че­ра он пе­ре­дал Мар­те боль­шую под­бор­ку своих сти­хов, как она и про­си­ла, а вме­сте с ни­ми – из­да­ние де­ся­ти­лет­ней дав­но­сти, кни­гу «Ос­уж­де­ние по­э­та», о ко­то­рой упо­мя­нул не­де­лю на­зад. Мар­та об­ро­ни­ла вскользь, что хо­чет по­ли­стать ее. И вот, по­жа­луй­ста, по­ли­ста­ла! А его сти­хи… Ин­те­рес­но, что же она вы­бра­ла? Имен­но по это­му по­во­ду Ан­тон и при­шел се­год­ня с утра, как до­го­ва­ри­ва­лись; ду­мал: по­си­дят, по­го­во­рят… Вдруг позвонил это­т Сер­гей Ана­ста­со­в – и Мар­ту по­не­сло в на­пра­вле­нии «нео­жи­дан­но воз­ник­ших ин­те­ре­сов», как она вы­ра­зи­лась. Понеслась на всех скоростях! И кто он та­кой, Ана­ста­сов? Ну, ка­кой-то пе­вец, «фиш­ка се­зо­на», «звез­да» из Бол­га­рии, что ли, все се­кун­ды рас­пи­са­ны – но она же не сго­ва­ри­ва­лась с ним ра­нь­ше! Лев Иса­а­ко­вич нисколько не удивился поступку Марты, да он не в счет, ибо давно ко все­му при­вык, а вот Антон...

«Да, а кто та­кой я и за­чем со мной счи­тать­ся?» – по­ду­мал Ан­тон с оби­дой, но тут же сми­рил­ся, чтобы не грызть се­бя. А Лев Иса­а­ко­вич уже вы­нул графинчик крас­но­го вин­ца, по­ста­вил жа­ре­ную ку­ри­цу по­до­гре­вать­ся в ми­кро­вол­нов­ке, на­ре­зал ку­ски по­ми­до­ров, лом­ти хле­ба.

– Ан­тон, да­вай по­об­еда­ем, дав­но по­ра. Ку­ри­цу, ду­ма­ешь, кто го­то­вил? Вер­но уга­дал, кро­ме ме­ня не­ко­му, – он за­сме­ял­ся, пред­вку­шая пох­ва­лу. – Я с Мар­той все­му об­учил­ся, че­го преж­де не де­лал. Ду­ма­ешь, му­зы­ку пи­сать, аран­жи­ро­вать, сво­дить по го­ло­сам – сам­ое труд­ное для ме­ня? Уве­ряю: да­ле­ко не так! Твор­че­ство – по­рой на­стоя­щее удо­воль­ствие, но все же при­вя­зан­ное к дей­стви­тель­но­сти, а дей­стви­тель­ность – ви­дишь сам, ка­кая. Вре­мя, ко­неч­но, дру­жок, нуж­но на все, это так, это так… Да и здо­ро­вье чтоб не под­ка­ча­ло: это – важ­нее все­го. Ра­нь­ше же­на (моя пер­вая же­на) за мной, как за ре­бен­ком, уха­жи­ва­ла: все под­би­ра­ла, что ки­ну не так: каш­ки-ма­лаш­ки ва­ри­ла – дие­ту со­блю­да­ла; зна­ла, на ка­кую пол­ку – сбор­ник нот, на какую – нот­ную те­традь по­ста­вить. А при­дут в го­сти кол­ле­ги – каж­до­му та­поч­ки, кре­сли­це, го­ря­чий ча­ек… – Лев Иса­а­ко­вич по­гру­стнел. – Те­перь вот, брат, ме­ня та­кая «стре­ла» ув­ле­кла, что сопротивляться бесполезно!

Ан­то­ну ка­за­лось не­у­доб­ным уточ­нять у Ль­ва Иса­а­ко­ви­ча, луч­ше или ху­же ему ста­ло с Мар­той, чем с пер­вой же­ной, но Ле­ва все ска­зал сам:

– Ни­ког­да не ду­мал, ко­неч­но, что собственную му­зы­каль­ную сту­дию обо­ру­дую, что эс­тра­дной му­зы­кой зай­мусь. Ин­те­рес­но – вро­де как к мо­ло­де­жи стал бли­же, да и сам по­мо­ло­дел. И ве­ришь – не жал­ею ни­сколь­ко, до­ве­ря­юсь во всем Мар­те; у нее от­лич­ный нюх! Ты слы­шал, как она го­во­рит: став­ка – на шля­гер! Слы­шал, Ан­то­ша?

– Ко­неч­но, конечно, – за­ки­вал Ан­тон, ста­ра­ясь по­бы­стрее ус­по­ко­ить Ль­ва Иса­а­ко­ви­ча, чрез­вы­чай­но пе­ре­жи­вав­ше­го за Марту, за свое ис­кус­ство и словно забывшего о еде, хотя по­до­гре­тая ку­ри­ца на­по­ми­на­ла о се­бе вкус­ным за­па­хом, по­тя­нув­шим­ся из ми­кро­вол­нов­ки.

– По­ни­ма­ешь, дру­жок, – про­дол­жал вдох­но­вен­но Лев Иса­а­ко­вич, – до­пу­сти­мы: лег­кая ли­ри­ка, но­сталь­ги­че­ские за­ри­сов­ки, жан­ро­вые пе­сни, о служ­бе и о друж­бе, к юби­ле­ям – пусть по­ют по случаю и слу­ша­ют под на­стро­ение. Но шля­гер, ты пой­ми! – Лева да­же ру­ку по­ло­жил на серд­це для убе­ди­тель­но­сти, – шля­гер – это все. Он за­во­дит, за­кру­чи­ва­ет пу­бли­ку, как юлу, и – по­не­сло: люди за­бы­ва­ют о своих де­лах – и по­ют, по­ют, по­ют! Это очень важ­но психо­ло­ги­че­ски – не толь­ко для ис­пол­ни­те­ля, но и для слу­ша­те­лей… Так-то! Если нет пе­сни, ко­то­рая бу­дет к ме­сту всегда, ко­то­рую бу­дут уз­на­вать по первым аккордам – пи­ши: про­па­ло. – Лев от­крыл хо­ло­диль­ник  и вы­нул па­кет с зе­ле­нью. – Видишь, чуть не за­был… –  и вздохнул о том же: – Нет шля­ге­ра – нет по­пу­ляр­но­сти, нет пев­ца – та­ков закон жан­ра, а за­ко­ны нуж­но ува­жать!

Ан­тон, си­дя на­про­тив Ль­ва Иса­а­ко­ви­ча за ку­хон­ным сто­лом, слу­шал вни­ма­тель­но, ус­пе­вая лишь из­ред­ка вста­влять нес­коль­ко слов в его мо­но­ло­ги: пусть по­го­во­рит, раз ему так хо­чет­ся. На­ко­нец Лев Исаакович раз­лил ви­но в ни­зень­кие бо­ка­лы, и они при­сту­пи­ли к еде. Правда, по­ка рас­суж­да­ли о шля­ге­рах, ку­ри­ца ус­пе­ла ос­тыть из­ряд­но – од­на­ко слу­жи­те­лям ис­кус­ства она пон­ра­ви­лась и в та­ком ви­де. Ви­но – вы­ше вся­ких пох­вал, да и все осталь­ное ока­за­лось очень вкус­ным!

Раз­мы­шляя о Мар­те, о Ле­ве, Ан­тон срав­ни­вал их со старыми зна­ко­мы­ми, ко­то­рых знал дав­но – нет, эта че­та рез­ко от­ли­ча­лась от всех остальных. «Шоу-биз­нес», «эс­тра­дный жанр», шля­ге­ры… Ра­нь­ше он имел об этом весь­ма рас­плыв­ча­тое пред­ста­вле­ние, а за по­след­нее вре­мя ус­лы­шал столько но­во­го, че­го бы не уз­нал во­век, если бы не поз­на­ко­мил­ся с ни­ми: его по­ня­тия об эс­тра­де пре­тер­пе­ли «ре­во­лю­ци­он­ные» из­ме­не­ния. И Мар­та, и Лев Иса­а­ко­вич – оба по-сво­е­му ра­скры­ва­ли ему гла­за на этот вид ис­кус­ства, а Мар­та… Лев Иса­а­ко­вич не упу­скал ни од­но­го слу­чая, что­бы по­бли­же поз­на­ко­мить Ан­то­на с «эс­тра­дным вер­те­пом», как он его на­зы­вал. Да, су­ще­ству­ют за­ко­ны, за­ко­ны по­стро­ения и «за­кру­чи­ва­ния» или «ра­скру­чи­ва­ния» вер­те­па – как у вся­ко­го жан­ра, так и у эс­тра­дно­го име­ют­ся свои за­ко­ны. Ко­неч­но, за­ко­ны нуж­но ува­жать, ни­кто это­го не от­ри­ца­ет, и Лев Иса­а­ко­вич ува­жать их на­у­чил­ся – так на­у­чил­ся! Да и во­об­ще он – боль­шой мо­ло­дец, по­то­му что и все осталь­ное де­лать на­у­чил­ся: и на кух­не упра­влять­ся, и ма­ши­ну во­дить, и ее же ре­мон­ти­ро­вать, и бы­то­вую тех­ни­ку чи­нить, и по­ря­док в квар­ти­ре под­дер­жи­вать, и прис­по­са­бли­вать­ся… к нео­жи­дан­но­стям раз­но­го ро­да! А преж­де все­го, твор­че­ское ам­плуа пе­ре­ме­нил – и все не ра­ди «вер­те­па», а ис­клю­чи­тель­но ра­ди своей «стре­лы», ради Мар­ты!

А Мар­та… Мар­та сто­и­ла то­го, сто­и­ла…

***
 Ан­тон вспо­ми­нал, как уви­дел ее впер­вые, и слу­чи­лось это зи­мой про­шло­го го­да. В Цен­траль­ном До­ме уче­ных че­ство­ва­ли из­вест­но­го уче­но­го-ис­то­ри­ка, про­фес­со­ра Пе­тра Ан­дре­еви­ча Сте­па­но­ва, с ко­то­рым Ан­тон Пав­ло­вич ка­кое-то вре­мя ра­бо­тал вме­сте, вер­нее, под его на­ча­лом, по­мо­гал ему го­то­вить док­тор­скую дис­сер­та­цию. К то­му же Пе­тру Ан­дре­еви­чу нра­ви­лись фи­ло­со­фские сти­хи Ан­то­на, ко­то­рые, мо­жет, «и не всем по­нят­ны, да цен­но­сти сво­ей от это­го не те­ря­ют». Петр Ан­дре­евич при­гла­сил Ан­то­на на свой ве­чер – и тот, хо­тя и без осо­бо­го же­ла­ния, пришел: от­ка­зы­вать­ся не­у­доб­но. Боль­шой  зал был за­пол­нен поч­ти це­ли­ком, поз­дра­вле­ния и ре­чи произноси­ли долго, но на­ко­нец все ска­за­ли, что хо­те­ли, и юби­ля­ру вру­чи­ли при­чи­таю­щие­ся ди­пло­мы, по­дар­ки и цветы.

По­сле тор­же­ствен­ной ча­сти объя­ви­ли пе­ре­рыв, по­том – кон­церт,  нем­но­го клас­си­ки, осталь­ное – эс­тра­да, как нынче при­ня­то. К се­ре­ди­не кон­цер­та на­род устал, не­ко­то­рые ста­ли ухо­дить. Ан­тон то­же хотел уй­ти, но не ре­шал­ся. Вдруг в са­мом кон­це кон­цер­та его за­чем-то вы­зва­ли из за­ла, и, вы­хо­дя, уже поч­ти в две­рях, он обернулся и уви­дел, что на сцену выходит пе­ви­ца, ко­то­рую ни­ког­да ра­нь­ше ему не при­хо­ди­лось ни ви­деть, ни слы­шать. За­дер­жать­ся сто­и­ло: она запела и... На фо­не гро­хотавшей только что му­зы­ки, оравших ан­сам­блей и без­го­ло­сых по­пры­гун­чи­ков она смо­тре­лась как… как ли­лия сре­ди сор­ня­ков. Дивное пе­ние, внеш­ний вид, ма­не­ра дер­жать­ся вы­год­но от­ли­ча­ли ее от всех тех, кто выступал ранее.

Что это? Ка­за­лось, эту пе­сню, это тан­го, эту ме­ло­дию она пе­ла толь­ко для не­го. Антон за­стыл, оча­ро­ван­ный ее го­ло­сом и гра­ци­ей, – на по­ро­ге в не­из­вест­ное, по­чув­ство­вав что-то те­плое, ще­мя­щее, задушевное, та­кое жи­вое и чи­стое... Он со­вер­шен­но за­был, за­чем сю­да при­шел, и унес­ся да­ле­ко – от ста­рею­щей пу­бли­ки, за­пол­нив­шей зал, от хо­лод­ной ян­вар­ской по­го­ды, от тя­гост­ных раздумий, одолевавших в последние дни; мы­слен­но про­сил, об­ра­ща­ясь к пе­ви­це, име­ни ко­то­рой не за­пом­нил: 

«Взгля­ни, по­смо­три на ме­ня, ты оста­но­ви­ла
мой бег в безадресное пространство, ты по­ра­зи­ла ме­ня,
раз­бу­ди­ла во мне что-то тон­кое, неж­ное, дав­но за­бы­тое…» 

Пе­ви­ца пе­ла, вро­де бы ни к ко­му не об­ра­ща­ясь, не про­во­ци­ровала зал на го­то­вые сор­вать­ся ап­ло­дис­мен­ты, что толь­ко уси­ли­ва­ло эф­фект ис­пол­не­ния по срав­не­нию с пред­ыду­щи­ми ар­ти­ста­ми. Как она пела!!!

– Ну, по­смо­три же, по­смо­три на ме­ня! – еще и еще раз шеп­тал Ан­тон. – Так, как те­бя слу­шаю я, на­вер­ное, ни­ког­да не бу­дет слу­шать ни­кто, – та­кие сло­ва вы­ры­ва­лись из ду­ши Ан­то­на и ле­те­ли нав­стре­чу ее го­ло­су, цве­там, дро­жа­щим в ее ру­ках, ми­кро­фо­ну, стоя­ще­му да­ле­ко и – от­дель­но…  Как же она пела!!! Он ни­ког­да не слы­шал и не ви­дел ее ра­нь­ше, это точ­но. Правда, он не давал себе труда коллекционировать имена и титулы «звезд», да и какие это звезды?! Ан­то­ну Пав­ло­ви­чу бы­ло нео­хо­та про­во­дить вре­мя воз­ле те­ле­ви­зо­ра, пе­ре­ли­сты­вать мо­дные жур­на­лы, «ту­со­вать­ся» в ку­луар­ных пред­бан­ни­ках ком­па­ний и со­ю­зов, ку­да был вхож по ро­ду дея­тель­но­сти. Но чтобы разбираться в эстраде, особенных способностей не требуется; критерий один: нравится или нет. Антону Павловичу нравились некоторые популярные песни, некоторые исполнители, а вообще он уважал только классику.

Ан­тон по об­ра­зо­ва­нию – ис­то­рик, не­дав­но за­щи­тил кан­ди­дат­скую. В гу­ма­ни­тар­ном уни­вер­си­те­те, где он чи­тал лек­ции и про­во­дил се­ми­на­ры, на­груз­ка по ча­сам бы­ла не­боль­шая, пла­ти­ли нем­но­го, но на жизнь хва­та­ло впол­не. Нас­чет «по­ту­со­вать­ся» с нуж­ны­ми людь­ми – скуч­но и про­тив­но, ведь кро­ме де­нег и соб­ствен­но­го пре­сти­жа их ни­че­го не ин­те­ре­су­ет: так, лю­би­ли по­бол­тать об ис­то­ри­че­ской не­из­беж­но­сти, о тен­ден­циях ли­те­ра­ту­ры, а кро­ме то­го, что­бы блес­нуть эру­ди­ци­ей, иног­да вспо­ми­на­ли ка­кие-ни­будь сти­хи, но толь­ко не сти­хо­тво­ре­ния Ан­то­на, и ему это бы­ло не­при­ят­но... И до­маш­няя об­ста­нов­ка уже дав­но скла­ды­ва­лась не луч­шим об­ра­зом: Татья­на, его же­на, вов­се не счи­та­ла, что на зар­пла­ту Ан­то­на «жить мож­но», ос­но­ва­тель­но по­ла­гая, что с его-то го­ло­вой и за­дат­ка­ми на­до бы по­ста­рать­ся, под­на­прячь­ся и устро­ить­ся «как лю­ди». Как лю­ди – вот эти люди? Ан­то­ну всег­да при­хо­ди­лось мно­го ра­бо­тать, осо­бен­но в по­след­ние месяцы, толь­ко то вре­мя, что он про­во­дил в ар­хи­вах и би­блио­те­ках, на­чаль­ство не оце­ни­ва­ло ни­как; «ну, ког­да на­бе­рет­ся до­ста­точ­но ма­те­ри­а­ла, ко­то­рый мож­но обоб­щить, вот тог­да…» Сын Ар­ка­дий все ча­ще слы­шал, как мать го­во­ри­ла об от­це: не­у­ме­ха, не­до­те­па, раз­маз­ня.

Что же ка­са­ет­ся твор­че­ства… До сих у Ан­то­на случались толь­ко ред­кие пу­бли­ка­ции в про­фес­сио­наль­ной пе­рио­ди­ке, в пи­са­тель­ских и по­э­ти­че­ских аль­ма­на­хах, да иногда уда­ва­лось (при­мер­но раз в три го­да) из­да­вать то­нень­кие сбор­ни­ки соб­ствен­ных сти­хов. Надеяться, что ког­да-нибудь кто-нибудь поможет из­да­ть со­бра­ние со­чи­не­ний и все приз­на­ют в нем «ве­ли­ко­го» по­э­та, – не приходилось. Татьяне, коллеге по работе и завоевательнице по натуре, все эти его «нищенские дела» надоели – за те двадцать лет, что она его знала: сколько же может продолжаться такое творчество – на «холостом ходу»? Она про­бо­ва­ла за­ин­те­ре­со­вать му­жа ком­мер­ци­ей, уго­ва­ри­ва­ла устро­ить­ся в со­лид­ную фир­му кон­суль­тан­том, где хо­ро­шо пла­тят, но при этом по­ни­ма­ла, что «аги­ти­ру­ет» бес­по­лез­но. Ан­то­на это не прив­ле­ка­ло: там, ви­ди­те ли, не по­ощ­ря­ет­ся твор­че­ство, а нас­аж­да­ет­ся ре­ме­сло. В кон­це кон­цов, про­шлым ле­том Та­ня, не долго раздумывая, взя­ла с со­бой Ар­ка­дия и ука­ти­ла в Ав­стра­лию, на ра­бо­ту по кон­трак­ту, в не­весть ка­кую даль, на пять лет. От­го­ва­ри­вать ее смы­сла не бы­ло: та­кое впе­чат­ле­ние – что всю жизнь ту­да со­би­ра­лась!

– А сын? – за­ик­нул­ся потрясенный Ан­тон.

– Ар­ка­ша уже взро­слый, раз­бе­рет­ся сам. Упускать шанс нельзя, а вернуться обратно всегда успеем. И те­бе без нас – самое оно: не нуж­но будет от­вле­ка­ть­ся на пу­стя­ки, ме­шаю­щие твор­че­ству, – в серд­цах вы­ска­за­лась Татья­на, вспо­ми­ная, во что ей вста­ва­ли при­вы­чки и по­вад­ки му­жа. Ан­то­ну оста­ва­лось толь­ко со­гла­шать­ся, но…

На­деж­да на то, что сын раз­бе­рет­ся, оста­ва­лась.

В день отъез­да Татья­ны с Ар­ка­ди­ем ему прис­нил­ся не­во­об­ра­зи­мо стран­ный сон, со­вер­шен­но не со­от­вет­ствую­щий про­ис­хо­дя­ще­му в жиз­ни. Прос­нув­шись, Ан­тон дол­го ду­мал над ним – не мог от­де­ла­ть­ся про­сто пе­ре­жи­ва­ни­ем и в тот же день на­пи­сал сти­хо­тво­ре­ние… 

                          ПО­ТОМ…

Ког­да-ни­будь я глав­ное пой­му,
Ну, а по­ка – мне это ни к че­му;

 Все на по­том оста­влю! А по­ка…
Что сни­лось мне? Что вдаль бе­жит ре­ка,

 Что го­ры устре­ми­лись в вы­ши­ну,
Что ве­тер го­нит бы­струю вол­ну, 

Что мы с то­бой за­бра­сы­ва­ем сеть,
Что мы спе­шим, бо­им­ся не ус­петь…

 Мы не ус­пе­ли… Ры­ба уплы­ла…
И я ис­чез, и ты ме­ня зва­ла…

 …Приз­на­лась ты: те­бе та­кой же сон
Прис­нил­ся той же ночью! Связь вре­мен 

Как буд­то сеть опу­ты­ва­ет нас…
Ты по­ни­ма­ешь это? Свет по­гас, 

Хо­тя свет­ло… Про­шу в по­след­ний раз:
По­том, по­том, но толь­ко не сей­час! 

Не сей­час... А ког­да же? Ждать… Че­го? Ко­го? Тать­я­ну? Ар­ка­дия? И сколь­ко вре­ме­ни их ждать? Диа­на, смазливая сту­дент­ка с третье­го кур­са, как-то, дож­дав­шись окон­ча­ния лек­ций, лукаво улыбаясь, ска­за­ла:

– Хо­ро­шо, что Татья­на Алек­сан­дров­на уе­ха­ла, ту­да ей и до­ро­га – так весь наш курс счи­та­ет. Что та­кое Ав­стра­лия, как не боль­шая де­рев­ня? И вам не­че­го го­ре­вать, да и бы­ло бы о чем. Пользуйтесь свободой!

– Курс счи­та­ет… – Ан­тон не удив­лял­ся ос­ве­до­млен­но­сти сту­ден­тов, од­на­ко не ожи­дал ус­лы­шать это от них, и так ско­ро, а вер­нее – от Ди­аны.

– Ко­неч­но, – улыб­ну­лась Диа­на, – наплюйте на все, пре­кра­щай­те кис­нуть, а луч­ше при­хо­ди­те се­год­ня к нам на ве­че­рин­ку в стиле «фри», по­го­во­рим, по­тан­цу­ем, по­чи­та­ем ва­ши сти­хи. Идет?

Ан­тон по­об­ещал неос­то­рож­но – приш­лось ид­ти. Ве­че­рин­ки, по су­ще­ству, не бы­ло: за­бе­жа­ло два-три че­ло­ве­чка, да че­рез пол­ча­са раз­ле­те­лись кто ку­да – у всех обнаружи­лись сроч­ные де­ла. О его сти­хах да­же не за­ик­ну­лись! Ан­тон остал­ся с Ди­аной, а она… Диа­на приз­на­лась, что дав­но хо­те­ла иметь ум­но­го и чут­ко­го дру­га, та­ко­го, как Ан­тон Пав­ло­вич. Ан­тон был поль­щен и оча­ро­ван де­вуш­кой, ко­то­рой до той по­ры не за­ме­чал. – «Все так про­сто?» – «Ко­неч­но, и не­за­чем при­ду­мы­вать слож­но­сти!» Они ста­ли периодически встре­ча­ть­ся «без слож­но­стей», но про­дол­жа­лось это слиш­ком не­дол­го: не про­шло и двух ме­ся­цев, как Диа­на за­я­ви­ла без предварительной подготовки, что ей под­вер­нул­ся «бо­лее ум­ный и чут­кий друг», и про­си­ла оста­вить ее в по­кое. В покое? Ан­тон был об­ес­ку­ра­жен…

Па­вел Ни­ко­ла­е­вич, отец Ан­то­на, с грус­тью на­блю­дал за сы­ном, по­ни­мая, как то­му не­лег­ко. Ан­тон всегда делился с отцом личными переживаниями, то есть рас­ска­зы­вал все, что счи­тал воз­мож­ным, од­на­ко, в неприятные по­дроб­но­сти ста­рал­ся не по­свя­щать. У них дав­но уста­но­ви­лась про­стая схе­ма дру­же­ских вза­имо­от­но­ше­ний, что Ан­то­на ра­до­ва­ло. Пав­лу Ни­ко­ла­е­ви­чу Диа­на не пон­ра­ви­лась – и по опи­са­нию сы­на, и во­очию, – ког­да им приш­лось од­наж­ды не­ча­ян­но стол­кнуть­ся, и тем бо­лее, ког­да уз­нал, что она ис­чез­ла с глаз вме­сте… с про­фес­сио­наль­ным гон­щи­ком-ис­пы­та­те­лем. Ис­чез­ла? Ис­чез­ла, да не сов­сем: вско­ре объя­ви­лась, пла­ка­ла, про­си­ла про­стить за ошиб­ку, и Ан­тон об­ра­до­вал­ся бы­ло, но… Че­рез не­ко­то­рое вре­мя у Ди­аны воз­ник ин­те­рес к дрес­си­ров­щи­ку из за­ез­же­го цир­ка… Отец, не­воль­но ока­зав­ший­ся в кур­се со­бы­тий и не ожи­дав­ший та­ких пе­ре­во­ро­тов, на­зы­вал ее вы­ход­ки не ина­че, как «фо­ку­са­ми Ди­аны». Ан­тон же по­ду­мал: «Так мне и на­до, это мне и при­чи­та­ет­ся, этот по­зор я за­слу­жил за то, что сам до­пу­стил! И что­бы я и что­бы она… и что­бы те­перь… И чтобы я стал... Ведь жен­щи­на – это…»

Тре­во­га Пав­ла Ни­ко­ла­е­ви­ча воз­ра­ста­ла, но что она зна­чи­ла по срав­не­нию с тер­заю­щи­ми Ан­то­на муками, а бо­лее то­го – омер­зе­ни­ем, ко­то­рые он ис­пы­ты­вал все сильнее? Нет, так не пой­дет; он сде­лал над со­бой уси­лие – и рас­про­щал­ся с Ди­аной нав­сег­да, дав се­бе за­рок: ни­ког­да не смо­треть в сто­ро­ну жен­щи­ны как пред­ме­та вре­мен­но­го ин­те­ре­са. Как и преж­де, иног­да встре­чал Ди­а­ну в сте­нах ин­сти­ту­та, и она ве­ла се­бя с ним не­при­нуж­ден­но, буд­то ни­че­го меж­ду ни­ми не бы­ло. Го­во­рят, что те­перь так и при­ня­то в обществе – лег­ко встре­ча­ть­ся, лег­ко рас­хо­дить­ся, мол, наступило та­кое вре­мя, когда любовь заменяется новыми формами взаимоотношений партнеров. Та­кое вре­мя? Время инстинктов, что ли?

Про «те­пе­реш­нее вре­мя» всег­да мно­го го­во­рят и пи­шут.

Сти­хи по это­му слу­чаю Антон пи­сать не стал…

Но раз­ве он мог ожи­дать, что встре­тит Мар­ту, да еще так ско­ро? 

…Этот ве­чер в До­ме уче­ных за­пом­нил­ся Ан­то­ну на­дол­го. Ког­да кон­церт по­до­шел к кон­цу, он не захотел до­жи­дать­ся окон­чания всей программы че­ство­ва­ния юбиляра, хотя спе­шить ему бы­ло не­ку­да: до­ма ждал толь­ко отец. Па­вел Ни­ко­ла­е­вич не оби­жал­ся на поз­дние воз­вра­ще­ния сы­на, а ско­рее ра­до­вал­ся, что Ан­тон где-то с людь­ми, ду­мал, что это от­вле­ка­ет его от груст­ных вос­по­ми­на­ний о же­не и сы­не, о Ди­а­не... Ан­тон ред­ко за­дер­жи­вал­ся так дол­го, как се­год­ня. Пора! Он ре­шил по­то­ро­пить­ся – сбежать поскорее, да­бы пре­кра­тить ра­бо­ту во­об­ра­же­ния, пре­ду­пре­дить нес­бы­точ­ные грезы любви – сыт по гор­ло. Вот сей­час – сто­ит толь­ко вый­ти на ули­цу, сде­лать сто ша­гов в сто­ро­ну ме­тро и… И все же, вы­хо­дя из за­ла, за­бы­вая, ку­да и по­че­му шел, еще раз оста­но­вил­ся и обер­нул­ся в две­рях. Что это с ним? И не­у­же­ли… Ему нечаянно по­ка­за­лось, что он за­дер­жал­ся на по­во­ро­те до­ро­ги, не­ве­до­мой ра­нее, за­це­пил­ся мы­слью за про­шлое – не столь да­ле­кое, но уже опи­сан­ное в ста­рых кни­гах. По­ка­за­лось, что уже где-то ви­дел эту кра­си­вую, яр­кую жен­щи­ну, слы­шал этот глу­бо­кий и звуч­ный го­лос, знал ее всю жизнь.

Бы­ва­ет ли так? «Нет, так не бы­ва­ет», – ска­зал он сам се­бе, под­го­няя дви­же­ния и мы­сли в сто­ро­ну поб­ега. Ско­ро он за­бу­дет навязчивое ви­де­ние – и чтоб ни­ка­ких сти­хов вдо­гон­ку! Вот еще!!!

Ан­тон уже спу­скал­ся по лест­ни­це, как его оста­но­ви­ли прия­те­ли:

– А раз­ве у те­бя не при­гла­ша­ли на бан­кет в Го­лу­бую го­сти­ную?

– При­гла­ша­ли, пра­во сло­во, – Ан­тон вспом­нил, что при­гла­ше­ние бы­ло, толь­ко за­су­нул ку­да-то.

 – Так по­шли, а то Петр Ан­дре­евич оби­дит­ся!

 Что по­де­ла­ешь? Если от­ка­за­ть­ся, они до­ло­жат Пе­тру Ан­дре­еви­чу, что, дес­кать, не ува­жа­ет… Несдобровать! Приш­лось пой­ти. В фойе уже собралась целая ком­па­ния, только Петр Андреевич запаздывал. В гостиную ввалились развеселой толпой, так и не дождавшись его. Хороша гостиная, ничего не скажешь! Антону не приходилось бывать здесь раньше... Не ус­пел он оглядеться по сторонам, как к не­му по­дскочил не­весть от­ку­да по­явив­ший­ся ста­рин­ный институтский приятель, ра­дио­жур­на­лист Гри­го­рий Са­дов­чен­ко, а вме­сте с ним подошли двое нез­на­ко­мых: мо­ло­дая, осле­пи­тель­но кра­си­вая, ры­же­во­лос­ая жен­щи­на (Бо­же, это она!) и вы­со­кий, весьма по­жи­лой ху­до­ща­вый муж­чи­на. Гри­го­рий пред­ста­вил им Ан­то­на, наз­вав его ис­то­ри­че­ским по­э­том и по­э­ти­че­ским ис­то­ри­ком. Пред­ста­вил и Ан­то­ну – со­лист­ку по­пу­ляр­ной груп­пы «Ло­ко­мо­тив-плюс», лау­ре­а­та меж­ду­на­род­но­го фе­сти­ва­ля «Ураль­ские ага­ты», лау­ре­а­та кон­кур­са пе­сен, по­свя­щен­но­го го­ро­дам Кав­ка­за, «Кав­каз­ские звез­ды», ди­пло­мант­ку фин­ско­го фе­сти­ва­ля «При­гла­ша­ет Хель­син­ки», лау­ре­а­та пер­вой пре­мии Все­мир­ных фоль­клор­ных фе­сти­ва­лей в Бер­ли­не, Ве­не и Пра­ге, лау­ре­а­та Меж­ду­на­род­ных фе­сти­ва­лей эс­тра­дной му­зы­ки в Ар­ген­ти­не и Ме­кси­ке, лау­ре­а­та ев­ро­пей­ско­го кон­кур­са пе­сни «Со­дру­же­ство на­ций», обла­да­тель­ни­цу Сер­ти­фи­ка­та Бер­лин­ской ака­де­мии ис­кусств и так да­лее и то­му по­доб­ное… (Ан­тон слу­шал пе­ре­чи­сле­ние эт­их фан­та­сти­че­ских ти­ту­лов как за­ча­ро­ван­ный) – сло­вом един­ствен­ную и не­пов­то­ри­мую в сво­ем ро­де – Мар­ту Стре­лец­кую! Ря­дом с ней – ее про­дю­сер, иног­да ак­ком­па­ни­а­тор, ком­по­зи­тор и аран­жи­ров­щик, од­но­вре­мен­но су­пруг – Лев Иса­а­ко­вич По­тоц­кий. При этом Мар­та осле­пи­тель­но улы­ба­лась при­сут­ству­ю­щим, а вы­со­кий, су­хо­ва­тый, по­хо­жий на склад­ной пе­ро­чин­ный нож, Лев Иса­а­ко­вич, слег­ка скло­нив го­ло­ву на­бок, смо­трел ку­да-то в пол и снис­хо­ди­тель­но при­слу­ши­вал­ся к сло­вам Гри­го­рия.

– Не удив­ляй­ся, Ан­тон, что я так хо­ро­шо пом­ню не­ко­то­рые ти­ту­лы Мар­ты, – пе­ре­ве­дя дух, за­кон­чил Гри­го­рий, – я же ча­стень­ко выдаю ее материалы на «Му­зы­каль­ной ра­дио­вол­не», а еще в прес­се. Ведь я, пом­нит­ся, об этом го­во­рил?

Ан­тон сму­щен­но улы­бал­ся, за­дер­жи­ва­ясь с от­ве­том, по­то­му что, и в са­мом де­ле, Гри­го­рий что-то рас­ска­зы­вал ему (о Мар­те ли?), но что имен­но – не вспом­нить. Да­же подарил диски с му­зы­каль­ными за­пи­сями... Не слу­шал, ко­неч­но, помусолил да за­су­нул подальше, а те­перь-то как быть? Он только-только догадался, что сказать, но Гри­го­рий, не да­вая ни­ко­му рта ра­скрыть, сам говорил за всех, и с вдох­но­ве­ни­ем:

– Ма­ло то­го: на про­шлой не­де­ле я имел удо­воль­ствие пре­под­не­сти  Мар­те Бо­ри­сов­не твой по­за­про­шло­год­ний сбор­ни­чек сти­хов, «Жел­тый шар» – пом­нишь, ты по­да­рил мне нес­коль­ко эк­зем­пля­ров? И она отыскала в нем… Да она и са­ма ска­жет, на­вер­ное: про­си­ла твой те­ле­фон, а тут – ты и сам объя­вил­ся.

Ан­тон уже стал со­об­ра­жать в при­бли­же­нии к ре­аль­но­му, но так до кон­ца и не по­ве­рил: не­у­же­ли пра­вда, пра­вда, что все это происходит? Стран­но, как устро­ена жизнь… Ма­ма Ан­то­на бы­ла опер­ной пе­ви­цей, мец­цо-со­пра­но, со­ли­ро­ва­ла в из­вест­ных те­атрах, ра­бо­та­ла с вы­даю­щи­ми­ся ди­ри­же­ра­ми, мно­го га­стро­ли­ро­ва­ла. Су­ме­ла при­вить сы­ну вкус и лю­бовь к на­стоя­щей му­зы­ке. Ан­тон не об­учал­ся му­зы­ке спе­циаль­но – не за­хо­тел, – но чув­ство­вал ее каж­дой кле­точ­кой. Иног­да прос­лу­ши­вал лю­би­мые ма­ми­ны пла­стин­ки, лю­би­тель­ские за­пи­си ее соб­ствен­ных вы­сту­пле­ний: про­фес­сио­наль­ных оста­лось не так мно­го. Ча­сто слу­ша­ли вме­сте с от­цом… Ма­ма умер­ла восемь лет назад, а до сих пор они с отцом не при­вы­кли; отец не ве­рит в это, так и го­во­рит: вы­шла не­на­дол­го. Иног­да Ан­тон за­ста­вал Пав­ла Ни­ко­ла­е­ви­ча за стран­ным за­ня­ти­ем: слу­ша­ет ма­ми­ны за­пи­си, пе­ре­би­ра­ет ее фо­то­гра­фии, раз­го­ва­ри­ва­ет с ней вслух – и она слов­но от­ве­ча­ет ему! 

Да, му­зы­ка не да­ет че­ло­ве­ку
уме­реть окон­ча­тель­но,
де­ла­ет все рас­ста­ва­ния вре­мен­ны­ми. 

Мар­та уже го­во­ри­ла что-то, и Ан­то­ну по­ка­за­лось…

– Да я ви­жу, что вы ме­ня не слу­ша­ете, – вы­тя­нул его из мы­слей о про­шлом при­ят­ный го­лос Мар­ты.

– Из­ви­ни­те, по­жа­луй­ста, – опом­нил­ся Ан­тон. – Ме­ня зах­ва­ти­ли ас­со­ци­ации, мне труд­но это объяс­нить. Про­сти­те еще раз. Вы мне на­пом­ни­ли о том, что, ка­за­лось, по­гло­ти­ло да­ле­кое про­шлое, а на са­мом де­ле – ря­дом.

– Не­у­же­ли я смо­гла по­влиять на вас – пря­мо с хо­ду? – тем­но-зе­ле­ные гла­за Мар­ты рас­пах­ну­лись с удив­ле­ни­ем. – Как же это, если вы ме­ня не зна­ете? Но, по­лу­ча­ет­ся, это вы сначала по­дей­ство­ва­ли на ме­ня, как ни стран­но, ведь я вас нем­но­го знаю – по ва­шим же сти­хо­тво­ре­ниям, в том са­мом сбор­ни­ке, – тут лицо Мар­ты приняло строгое вы­ра­же­ние, и она ска­за­ла по-де­ло­во­му: – Мы с Ль­вом Иса­а­ко­ви­чем хо­те­ли как раз по­го­во­рить с ва­ми вот о чем. Мне очень пон­ра­ви­лось у вас од­но сти­хо­тво­ре­ние, «Плен­ни­ки но­чи» – имен­но оно со­звуч­но мо­е­му те­пе­реш­не­му со­стоя­нию, но не толь­ко; в нем есть то, о чем я не пе­ла ра­нь­ше, и мне это ин­те­рес­но... Ль­ву Иса­а­ко­ви­чу оно то­же пон­ра­ви­лось, он поч­ти за­кон­чил ра­бо­ту: на­пи­сал му­зы­ку, до­де­лы­ва­ет аран­жи­ров­ку. Во­об­ще-то, мы не дол­жны бы это де­лать, не ста­вя ав­то­ра в из­вест­ность, если ав­тор сти­хов жив и здра­вству­ет. По­ни­ма­ете? Ну и… – Мар­та улыб­ну­лась ча­рую­ще. – Ан­тон Пав­ло­вич, как вы к это­му от­не­се­тесь?

Если бы Ан­то­ну кто-то вче­ра ска­зал, что се­год­ня ве­че­ром он уви­дит жен­щи­ну, ко­то­рая так его оше­ло­мит, он бы ни за что не по­ве­рил по­сле все­го то­го, что он по­нял о жен­щи­нах – за свою не столь ко­рот­кую жизнь. Нет уж, хва­тит воз­душ­ных зам­ков, и во­об­ще, так не бы­ва­ет! Или бы­ва­ет? Вот уж философия неудачника: бывает, не бывает... В эту ми­ну­ту у не­го над ухом раз­дал­ся гу­стой бас ви­нов­ни­ка тор­же­ства, Пе­тра Ан­дре­еви­ча Сте­па­но­ва, ко­то­рый толь­ко что при­со­е­ди­нил­ся к их об­ще­ству:

– По­зволь­те побес­по­ко­ить всех и вы­ра­зить свой вос­торг в ад­рес нес­рав­нен­ной звез­доч­ки, укра­сив­шей наш «ис­то­ри­че­ский» не­бо­склон своим нео­жи­дан­ным по­явле­ни­ем в та­кой зна­ме­на­тель­ный для ме­ня день… – он по­кло­нил­ся Мар­те и га­лант­но по­це­ло­вал ей ру­ку. – Не хо­те­лось бы мне по­ка­за­ть­ся дре­му­чей невеждой в во­про­сах эс­тра­дно­го жан­ра…

– Но знаю од­но: часть мое­го серд­ца те­перь и нав­еки при­над­ле­жит вам, нес­рав­нен­ная Мар­та Бо­ри­сов­на, – про­дол­жил со сме­хом Гри­го­рий, при­щу­ри­ва­ясь от удо­воль­ствия: Мар­та про­из­ве­ла на всех вы­год­ное впе­чат­ле­ние, на­до бу­дет от­ме­тить это в пе­ре­да­че. – Так вы­пьем же за ус­пе­хи Пе­тра Ан­дре­еви­ча, за про­цве­та­ние нау­ки, а вслед за эт­им – за яр­кую звез­ду, нео­жи­дан­но за­си­яв­шую на пе­ре­мен­чи­вом не­бе эс­тра­ды!

Заз­ве­не­ли фу­же­ры с шам­пан­ским, про­зву­ча­ли ра­дост­ные тос­ты и по­же­ла­ния. К ним под­хо­ди­ли но­вые лю­ди, го­во­ри­ли по­хо­жие сло­ва. Петр Ан­дре­евич чо­кал­ся, от­ве­чал им, а Мар­та мило улы­ба­лась го­стям. Лев Иса­а­ко­вич и Гри­го­рий пе­ре­го­ва­ри­ва­лись меж­ду со­бой, не ме­шая вы­ска­зы­вать­ся осталь­ным. Нес­коль­ко раз Мар­та по­смо­тре­ла на Ан­то­на при­сталь­но, с нес­кры­ва­е­мым ин­те­ре­сом. По­че­му? Ан­то­ну ка­за­лось, что все происходящее было заранее записано на кинопленку в не известном науке измерении, а теперь это «крутят» здесь. Или все про­ис­хо­дит с кем угод­но и где угод­но, но толь­ко не с ним, а ему просто кажется...

Ну и пусть, зато как легко и здорово! Хо­те­лось и даль­ше чув­ство­вать эту лег­кость, сох­ра­нить экзальтирующее состояние, ощу­ще­ние тро­пи­че­ско­го зноя, ко­то­рым по­ве­я­ло от Мар­ты. Заз­ву­ча­ла при­ят­ная ла­ти­но­аме­ри­кан­ская ме­ло­дия, зах­ва­ти­ла Антона, выр­ва­ла из пов­се­днев­но­сти, ув­ле­кая в тро­пи­ки, в джун­гли, в цве­те­ние ди­ко­вин­ных ра­сте­ний. Мар­та, ус­лы­шав ме­ло­дию, дви­ну­лась ей нав­стре­чу, оста­вив центр все­об­ще­го вни­ма­ния, – «по­плы­ла» на вол­нах му­зы­ки в дру­гой ко­нец го­сти­ной, что-то под­пе­вая и тан­цуя в такт. Ан­то­ну же все боль­ше хо­те­лось зак­рыть гла­за, пре­дать­ся упо­е­нию лег­ко­сти и по­коя, доступного только в этом «измерении», мы­слен­но­му со­зер­ца­нию об­ра­за Мар­ты, зву­ча­нию ее го­ло­са… Или – все-та­ки – это­го не мо­жет быть? Неожиданно вспом­нил, что пол­то­ра ча­са на­зад хо­тел уй­ти от­сю­да – да, как мож­но ско­рее скры­ть­ся, что­бы не по­пасть в плен эт­им тро­пи­кам, этой му­зы­ке, этой жен­щи­не  – «измерение» имеет свои пределы… Теперь уж не­за­мет­но уй­ти не уда­лось. Как толь­ко Ан­тон вы­брал мо­мент и на­пра­вил­ся к вы­хо­ду, это не усколь­зну­ло от вни­ма­ния Ль­ва Иса­а­ко­ви­ча – он дог­нал и оста­но­вил его:

– Ре­ши­ли ис­чез­нуть, не про­ща­ясь? – и, не ожи­дая объяс­не­ний, сог­нул­ся поч­ти по­по­лам, из­вле­к из за­дне­го кар­ма­на брюк ви­зит­ную кар­точ­ку: – По­жа­луй­ста, Ан­тон Пав­ло­вич, по­зво­ни­те нам в бли­жай­шее вре­мя; пе­сня поч­ти го­то­ва. Че­рез не­де­лю мы с Мар­точ­кой от­бы­ва­ем на га­стро­ли в Ир­кутск, на­вер­ное, не­де­ли на две. Хо­те­лось бы до отъез­да ус­петь до­ве­сти «Плен­ни­ков но­чи» до кон­ца, осво­бо­дить се­бя из их пле­на, так ска­зать. До­го­во­ри­лись? – Лев Иса­а­ко­вич по­мор­щил лоб… – А если не воз­ра­жа­ете, мо­жем и те­перь на­ме­тить день и час, ког­да вы мо­же­те по­дъе­хать к нам, что­бы не в ущерб ва­шим соб­ствен­ным де­лам. Удобнее всего – у нас. Как, со­глас­ны?

Ан­тон об­ещал по­зво­нить: он так сту­ше­вал­ся, что был не в со­стоя­нии вспом­нить, ка­кое рас­пи­са­ние у не­го на зав­тра – вро­де, за­нят толь­ко по­сле об­еда... Мар­та уже ко­кет­ни­ча­ла с кем-то в про­ти­во­по­лож­ной сто­ро­не за­ла, и смех ее зву­чал неж­ны­ми тре­ля­ми, от­зы­ва­ясь в серд­це Ан­то­на пе­ре­жи­ва­ни­ем про­шлых стра­да­ний,  ког­да он неос­то­рож­но от­да­вал се­бя в распоряжение любви… Не­у­же­ли это мо­жет пов­то­рить­ся опять?

Лев Иса­а­ко­вич по­тя­нул Ан­то­на к сто­лу, и они еще ра­зок вы­пи­ли за зна­ком­ство, за твор­че­ство, за ус­пе­хи. Лев Иса­а­ко­вич за­мет­но зах­ме­лел, но устой­чи­во­сти не те­рял, чем при­ят­но уди­вил Ан­то­на. На­ко­нец они на­ме­ти­ли близ­кую встре­чу – и рас­про­ща­лись. За­меш­кав­шись на по­ро­ге, Ан­тон ед­ва не на­ле­тел на офи­ци­ан­та с огром­ным под­но­сом пи­рож­ных – взял в сто­ро­ну, обер­нул­ся, по­ис­кал гла­за­ми Мар­ту. А она стояла все там же, спи­ной к не­му, уже в об­ним­ку с мо­ло­дец­ким лет­чи­ком, при­ле­тев­шим из некоторых «высотных измерений», видимо, не по ад­ре­су. Или как раз по ад­ре­су? Они громко пе­ли бра­вый гимн Воз­душ­но­му фло­ту, кто-то их фо­то­гра­фи­ро­вал, сни­мал на ки­но­ка­ме­ру. 

– Ну, по­смо­три же, по­смо­три на ме­ня! –
ти­хо по­про­сил Ан­тон, но его го­лос
по­те­рял­ся в окру­жа­ю­щем шу­ме…

***
 По­эт взял свою кни­гу и ушел из го­ро­да. Он дол­го шел, но так ни­ко­го и не встре­тил на пу­ти. Шел, шел, по­ка не устал. Сел на трав­ку на опуш­ке ле­са, снял лен­точ­ку с ор­де­ном, не­у­доб­ный ве­нок, ря­дом по­ло­жил гра­мо­ту с гер­бом и кни­гу. Из ча­щи ле­са вы­шел лев, царь зве­рей.

– Ты кто, – спро­сил он, – и что та­кое при­нес с со­бой? Что мне с эт­им де­лать?

– Смо­три сам и ре­шай, если ты – царь.

На ор­ден, гра­мо­ту и ве­нок царь зверей взгля­нул мель­ком. Кни­га? По­ню­хал, по­ли­стал:  вро­де, ни­че­го, ка­жет­ся, съе­доб­но. Съел, облиз­нул­ся.

– Пон­ра­ви­лось? – спро­сил по­эт.

– Не очень-то, – от­ве­тил царь зве­рей. – Мог бы на­пи­сать что-ни­будь пов­кус­нее. Те­перь раз­ду­мы­ваю, съесть ли те­бя са­мо­го. Если не съем, на­пи­шешь что-ни­будь еще?

– Не уве­рен, сто­ит ли пи­сать.

– Лад­но, – мах­нул хво­стом лев, – от­пу­скаю те­бя. Что-то за­па­ло в ме­ня от твоих сти­хов. Ухо­ди. На све­те еще мно­го ца­рей и пра­ви­те­лей – мо­жет, ты им то­же при­го­дишь­ся – на за­ку­ску. А я уже сыт.

По­эт по­доб­рал ве­нок, ус­пев­ший к то­му вре­ме­ни за­сох­нуть и об­ра­тить­ся в тер­но­вый. На­дел его  и по­шел даль­ше…

***
До­ма Ан­тон от­крыл свой сбор­ник «Жел­тый шар» – пе­ре­чи­тал «Плен­ни­ки но­чи». «Пле­нен­ный ночью че­ло­век за­был вче­раш­ний день…» Чем мо­гло за­ин­те­ре­со­вать ее это стихотворение? Мы все в ка­кой-то сте­пе­ни хо­зя­ева дня и плен­ни­ки но­чи, но что­бы петь об этом... Да и как это мож­но спеть – что за му­зы­ка? Ин­те­рес­но, ин­те­рес­но! Ан­тон ду­мал о том, какую музыку услышит: на его сти­хи пе­сен еще не пи­са­ли.

Мар­та са­ма по­зво­ни­ла Ан­то­ну и при­гла­си­ла до­мой, где у них со Ль­вом Иса­а­ко­ви­чем рас­по­ла­га­лась и сту­дия зву­ко­за­пи­си. Мар­та объяс­ни­ла, что, с од­ной сто­ро­ны, это не сов­сем удоб­но, по­то­му что при­хо­дит­ся при­ни­мать мно­же­ство раз­ных лю­дей, часто малознакомых, рас­па­хи­вая две­ри случайным лицам, а с дру­гой – как раз хо­ро­шо: у Ле­вы все под ру­ка­ми, все «на ма­зи». Ска­за­ла, что они с Ле­вой меч­та­ют в бу­ду­щем от­крыть свой му­зы­каль­ный са­лон вме­сте со сту­ди­ей, не­кий му­зы­каль­ный клуб для опре­де­лен­но­го кру­га му­зы­кан­тов и при­вер­жен­цев, но это тре­бу­ет боль­ших средств, а по­ка их нет. Есть и другие планы, но без денег делать нечего, вот и приходится выкручиваться, хвататься за любые предложения, которые более или менее устраивают... Она как бы от­чи­ты­ва­лась, объяс­няя, как им удает­ся за­ни­мать­ся несколькими делами сра­зу – не счи­тая за­пи­сей соб­ствен­ных ди­сков, кон­цер­тов, га­стро­лей.

Ан­тон спро­сил про Ль­ва Иса­а­ко­ви­ча.

–  Да, Лев Иса­а­ко­вич, ко­неч­но, боль­шой тру­дя­га, ни­ка­кой ра­бо­ты не бо­ит­ся, за­то хоть и счи­та­ет­ся про­дю­се­ром, но это – не по его ха­рак­те­ру, – заученно рас­ска­зы­ва­ла Мар­та. – По­э­то­му фак­ти­че­ски мне самой при­хо­дит­ся быть еще и про­дю­се­ром, ад­ми­ни­стра­то­ром и бух­гал­те­ром, с чем я сми­ри­лась, хо­тя по­на­ча­лу ме­ня пе­ре­дер­ги­ва­ло от этой мы­сли. Но ис­кать ко­го-то третье­го или че­твер­то­го, вво­дить в свой мир, до­ве­рять­ся, платить... А что оставалось де­лать? Ведь Ле­ва про­фес­сио­нал толь­ко в од­ном: пре­крас­ный ком­по­зи­тор, все осталь­ное – хоб­би. Он отлично по­ни­ма­ет, какая музыка близка мне, и пишет произведения, под­хо­дящие мо­им дан­ным, отвечающие моим требованиям. Слу­ча­ет­ся, что для ме­ня пи­шут и дру­гие ком­по­зи­то­ры, но из­ред­ка, зна­ют, что кон­ку­ри­ро­вать с Ле­вой поч­ти не­воз­мож­но. То есть музыкальная «сторона медали» ме­ня устраи­ва­ет впол­не; но ска­жу чест­но: что до мо­их ав­то­ров, по­э­тов-пе­сен­ни­ков, то это по­ле «за­се­я­но» ха­о­ти­че­ски, от­сю­да и «всхо­ды» – со­от­вет­ствую­щие. По­ни­ма­ете? По­э­то­му у ме­ня есть к вам, Ан­тон Пав­ло­вич, осо­бый раз­го­вор. Ду­маю, что при­де­те – и мы по­го­во­рим об­стоя­тель­но.

По­го­во­рим… Ан­тон лю­бил по­го­во­рить с те­ми людь­ми, у ко­то­рых об­нару­жи­ва­лись сход­ные с ним ин­те­ре­сы. Он пой­мал се­бя на том, что все, ска­зан­ное Мар­той, бы­ло ин­те­рес­но – а еще не­де­лю на­зад он и не по­доз­ре­вал о ее су­ще­ство­ва­нии, о ее пе­снях, ее ин­те­ре­сах! 

И если ей нуж­ны его сти­хи…
Его сти­ха­ми за­ин­те­ре­со­ва­лись – не­у­же­ли? 

Но не толь­ко это… Ан­тон хо­ро­шо знал се­бя: с дет­ства был вос­пи­тан в го­тов­но­сти по­мочь близким, раз­де­лить чьи-то не­при­ят­но­сти, по­нять со­бе­сед­ни­ка – та­к вел себя его отец. Не од­наж­ды это по­мо­га­ло маль­чи­ку, ре­же – за­во­ди­ло в ту­пик. Уже юно­шей Ан­то­ша про­чи­тал мно­же­ство книг о по­дви­гах, сам­оо­твер­жен­но­сти, жер­твен­но­сти – про­ни­кал­ся чу­жи­ми бе­да­ми мо­мен­таль­но. С го­да­ми по­у­ме­рил пыл, ос­адил по­ры­вы – жизнь застави­ла, но в глав­ном оста­вал­ся преданным и вер­ным, чем ра­до­вал от­ца и близ­ких дру­зей: все так же вы­ру­чал дру­гих, умел ото­дви­нуть се­бя на вто­рой план, если нуж­но. Един­ствен­ное, что все­му это­му угро­жа­ло – его же соб­ствен­ное твор­че­ство. Поз­же, ког­да же­нил­ся, ча­сто ду­мал, что оши­бся в вы­бо­ре спут­ни­цы жиз­ни: от­ца-то ма­ма всег­да по­ни­ма­ла, не то, что Татья­на. Уж как она не­го­до­ва­ла по поводу и без причин, рас­сы­па­ясь упре­ка­ми и сожалениями, дескать, зачем женился, если охота заботиться о чужих (которые дороже своих!) и прикрываться «творчеством»? Потом и сына настраивала со­от­вет­ству­ю­щим об­ра­зом...

Но в чем-то Татья­на была пра­ва: если пись­мен­ный стол тя­нул к се­бе, осталь­ные при­зы­вы дей­ство­ва­ли го­раз­до сла­бее. Твор­че­ство опра­вды­ва­ло все, и осталь­ное, по­лу­чив­шее ко­рот­кую или дол­гос­роч­ную от­став­ку, опра­вды­ва­лось тем же – твор­че­ством. Ан­тон по­стоян­но пре­бы­вал то в ат­мо­сфе­ре на­уч­но­го по­ис­ка, то его по­гру­жа­ло в оке­а­ны по­э­ти­че­ской мы­сли, овла­дев­шие его ду­шой. Друзья и зна­ко­мые иног­да по­ра­жа­лись, как удач­но он умел сов­ме­щать то и дру­гое. Кни­ги по ис­кус­ству, ис­то­рии, эс­те­ти­ке, об­ще­ство­ве­де­нию со­пер­ни­ча­ли с под­бор­ка­ми аль­бо­мов жи­во­пи­си, со­бра­ния­ми со­чи­не­ний по­э­тов, се­рия­ми на­уч­ной ли­те­ра­ту­ры. Он чи­тал мно­го, кон­спек­ти­ро­вал, вел днев­ни­ки, ис­поль­зуя записи в лек­циях и прак­ти­че­ских за­ня­тиях со сту­ден­та­ми. Но сти­хи пи­сал, мож­но ска­зать, для тех, кто при­ни­мал мир по­доб­но ему. Своим сту­ден­там не ри­ско­вал по­ка­зы­вать все по­дряд: ду­мал, что они не смо­гут вполне по­нять, оце­нить.

Под­час Ан­то­ну Пав­ло­ви­чу не хва­та­ло вре­ме­ни на очень про­стые, бы­то­вые за­бо­ты, а об­ду­мать, на­при­мер, влия­ние сво­ей по­э­зии на окру­жа­ю­щих – к это­му во­об­ще тре­бо­вал­ся осо­бый под­ход, на это бы­ло нуж­но тра­тить вре­мя. Ну, нра­вят­ся сти­хи или не нра­вят­ся – об этом го­во­ри­ли поч­ти сра­зу, но ведь это – не ме­ра твор­че­ству, не кри­те­рий для оцен­ки! Та­ко­го вре­ме­ни – оце­нить и ос­мы­слить на­пи­сан­ное с точ­ки зре­ния чи­та­те­лей – у не­го поч­ти не бы­ло, а объек­тив­ным по от­но­ше­нию к се­бе быть очень труд­но. Его «механизм творчества» был устроен так: в на­и­бо­лее тя­же­лые или свет­лые ми­ну­ты из-под пера выходили са­мые удач­ные, са­мые луч­шие стро­ки. Поэт выражал себя – и становилось легче!

Твор­че­ство опра­вды­ва­ло все. 

На­вер­ное, се­мья и рас­сы­па­лась имен­но по­то­му,
что то­же тре­бо­ва­ла твор­че­ско­го от­но­ше­ния,
но это – твор­че­ство двоих…

 Та­ко­го у них в до­ме не бы­ло за­ве­де­но, хо­тя Татья­на из­ред­ка по­ры­ва­лась вне­сти в их се­мей­ную жизнь твор­че­ское раз­но­об­ра­зие. Но как  это вы­ра­жа­лось с ее сто­ро­ны, луч­ше не вспо­ми­нать… Да, те­перь Ан­то­ну по­ка­за­лось: если бы его по­ни­ма­ли, как… как, на­вер­ное, Ле­ва по­ни­ма­ет Мар­ту, или как его ро­ди­те­ли по­ни­ма­ли друг дру­га (за ред­ким ис­клю­че­ни­ем), то ему не приш­лось бы тер­петь ду­ше­вное оди­но­че­ство, стра­дать от то­го, что ря­дом нет род­но­го, чут­ко­го че­ло­ве­ка – лю­би­мой жен­щи­ны, го­то­вой раз­де­лить его су­дь­бу! В па­мя­ти нео­жи­дан­но всплы­ла Диа­на, ко­то­рая когда-то ча­сто пов­то­ря­ла, что, мол, в вос­тор­ге от его сти­хов; пусть в вос­тор­ге – а даль­ше что? Кто она та­кая и за­чем бы­ла: ведь она и не пы­та­лась по­нять его хо­тя бы нем­но­го… Или на­деять­ся на по­ни­ма­ние – это слиш­ком? Жгу­чая тос­ка под­ска­зы­ва­ла: глу­бо­кие стра­да­ния ду­ши и не­по­ни­ма­ние окру­жа­ю­щих – удел по­э­та. Но ка­кое-то седь­мое чув­ство го­во­ри­ло: нет, это не так, не дол­жно быть так – пусть не все и не сра­зу пой­мут, но кто-то обя­за­тель­но пой­мет и оце­нит! Зна­чит, нуж­но ждать, или уже дож­дал­ся? Дер­зкая мысль на­вя­зы­ва­ла неч­то: на­вер­ное, не так уж слу­чай­но по­яви­лась в его жизни эта жен­щи­на, Мар­та, Мар­та Стре­лец­кая? А вдруг ей суж­де­но сы­грать опре­де­лен­ную роль в его су­дь­бе?

Впе­чат­ли­тель­ная на­ту­ра Ан­то­на бы­ла го­то­ва к но­вым по­во­ро­там жиз­ни.

Он шел к Мар­те яс­ным мо­роз­ным днем, мож­но ска­зать, ни с чем: толь­ко со сво­ей по­э­зи­ей, же­ла­ни­ем по­мочь ей в твор­че­стве; в ру­ках же нес бу­кет яр­ко-ро­зо­вых роз и пе­соч­ный торт. Глав­ное: его сти­хи – уже у нее! Мар­та сама от­кры­ла ему дверь, приветливо улыбаясь, об­да­вая вол­ной терпких ду­хов, за­де­вая ши­роки­ми ру­ка­ва­ми лег­ко­го шел­ко­во­го ки­мо­но.

За ее спи­ной тут же показался радушный Лев Иса­а­ко­вич:

– Ко­го мы име­ем сча­стье ли­цез­реть! – взял из рук Ан­то­на цве­ты и торт, от­нес на кух­ню. – Ого, ка­кой вкус­ный торт, Мар­та лю­бит пе­соч­ное те­сто, а я толь­ко крем сли­зы­ваю!

Мар­та про­во­ди­ла его в го­сти­ную. В две­рях го­сти­ной Антон остановился, слов­но за­во­ро­жен­ный: пе­ред ним, во всю вы­со­ту и поч­ти в треть ши­ри­ны сте­ны, кра­со­вал­ся огром­ный пла­кат. То есть кро­ме роя­ля, двух кре­сел, нес­коль­ких сту­ль­ев, ди­ва­на, сто­ли­ка и ма­лень­кой тум­боч­ки, в ком­на­те ни­че­го не бы­ло. Пла­кат был смы­сло­вым цен­тром все­го уб­ран­ства ком­на­ты. На нем во весь рост была изображена Мар­та, да та­кая по­хо­жая, та­кая жи­вая, слов­но ее по­хи­ти­ли со сце­ны (с той сце­ны, где Ан­тон уви­дел ее не­дав­но!), уне­сли вме­сте с ми­кро­фо­ном и цве­та­ми по воз­ду­ху, как вол­шеб­ни­ки – прин­цесс в вос­точ­ных сказ­ках, и  по­ста­ви­ли… на кар­ту Евра­зии в ра­йо­не Ураль­ских гор, раз­де­ляю­щих Ев­ро­пу и Азию. По­ста­ви­ли проч­но! И надо же... До Антона наконец дошло: своим обликом Мар­та чем-то на­по­ми­на­ла пою­щую, пле­ни­тель­но вле­ку­щую к се­бе, нео­тра­зи­мую Мэ­ри­лин Мон­ро в по­след­ние го­ды жиз­ни – ро­ман­ти­че­ский ва­ри­ант при­вы­чно­го об­ра­за. Си­не-зе­ле­ное ко­рот­кое пла­тье, пе­ре­ли­ваю­ще­еся мел­ки­ми бле­стка­ми, обле­гаю­щее стат­ную, про­пор­цио­наль­но сло­жен­ную фи­гу­ру пе­ви­цы, слов­но вы­хва­ты­ва­ло ее из окру­жа­ю­щей тем­но­ты – толь­ко ми­кро­фон взмет­нул­ся чуть ли не над го­ло­вой, над коп­ной ры­жих во­лос. Цве­ты, сло­жен­ные у ног по кон­ту­ру гор­но­го хреб­та, те­ря­лись у го­ри­зон­та на се­ве­ре, пе­ре­хо­дя в се­вер­ное сия­ние – его лу­чи ос­ве­ща­ли ло­го­тип в верх­нем пра­вом углу и во­об­ще всю ком­по­зи­цию. Свер­ху, од­ной строч­кой, нео­но­вы­ми бу­ква­ми вы­све­чи­ва­лось: «От вос­хи­щен­ных энер­ге­ти­ков ОАО ”ЕЭС-Со­дру­же­ство”», а вни­зу, под кон­ту­ром зем­но­го ша­ра, слов­но сло­жен­но­го из не­ве­со­мых кир­пи­чи­ков, про­ни­зан­ных лу­чи­ка­ми от се­вер­но­го сия­ния, на­пи­са­но:

«МАР­ТА СТРЕ­ЛЕЦ­КАЯ, ПРИ­МА­ДОН­НА ДВУХ МА­ТЕ­РИ­КОВ».

Ух, ты… Ни­че­го се­бе за­яв­ка! Ан­тон не ус­пел «пе­ре­ва­рить» уви­ден­ное и вос­клик­нуть «Ах!», как Лев Иса­а­ко­вич уже уса­дил его в кре­сло – как раз на­про­тив пла­ка­та, – по­ста­вив ря­дом, на стол,  его же бу­кет и торт:

– Вот так, брат, все цве­ты – при­ма­дон­не, чтобы не обронить ни од­но­го бу­то­на! По­нят­но? Сколь­ко цве­тов на кон­цер­тах ни да­рят, все бу­ке­ты до­мой тя­нет, как мыш­ка – зер­но в свою нор­ку. Еще и припе­ва­ет: чест­но за­слу­жен­ные зер­ныш­ки ус­пе­ха. И на­до ска­зать, это чи­стей­шая пра­вда, все заслужено честно! Мо­гу за­сви­де­тель­ство­вать под при­ся­гой.

Ан­тон уже об­рел дар ре­чи, но не знал, с че­го на­чать. Мар­та при­не­сла в ком­на­ту ко­фе, ча­шеч­ки, бу­ты­лку конья­ку. Она улы­ба­лась так, как на пла­ка­те, осле­пи­тель­но-пла­кат­ной улыб­кой – ста­ра­лась пон­ра­вить­ся. За­чем? Ведь и без то­го… Спра­вля­ясь со сму­ще­ни­ем, Ан­тон спро­сил:

– А что это та­кое – «ЕЭС-Со­дру­же­ство»? И сколь­ко же та­ких афиш… или пла­ка­тов име­ет­ся все­го? И ка­ко­ва ис­то­рия его… соз­да­ния?

Мар­та по­пра­ви­ла ру­ка­ва ки­мо­но, ар­ти­сти­че­ски раз­ве­ла ру­ка­ми, на­и­гран­но ме­няя вы­ра­же­ние ли­ца:

– Ну, сколь­ко, сколь­ко – это­го мне не до­кла­ды­ва­ли. Ска­за­ли, что есть для ме­ня сюр­приз: «Пон­ра­вит­ся – бе­рем за ос­но­ву, нет – бу­дем до­во­дить до же­ла­е­мо­го ре­зуль­та­та, не вол­нуй­тесь, получится, что на­до». При­вез­ли, по­ка­за­ли – мы с Ле­вой и не ожи­да­ли… – Мар­та взгля­ну­ла на пла­кат, буд­то вы­иски­ва­ла на нем что-то но­венькое для се­бя. – Сло­вом, оста­ви­ли, что­бы мы по­ду­ма­ли. – Мар­та сно­ва огля­ну­лась на пла­кат, по­жа­ла пле­ча­ми. – По­на­ча­лу мне да­же не­при­ят­но бы­ло: что-то уж слишком размахнулись! Потом подумала и ре­ши­ла: все вер­но. Да, это – я, кра­си­вая, ум­ная, та­лан­тли­вая; ма­лость не ко вре­ме­ни, но за­то – на ос­трие лу­ча! – Мар­та за­сме­ялась. – «ЕЭС-Со­дру­же­ство» ме­ня так пред­ста­вля­ет, так пре­под­но­сит, так ре­кла­ми­ру­ет – пусть так и бу­дет! А если в чем-то не так, бу­ду под­страи­вать­ся. По­че­му нет? Кар­тин­ка – высший класс, пра­вда?! – об­ра­ти­лась она к Ан­то­ну, ожи­дая одоб­ре­ния.

– Ну, ко­неч­но, – отвечал он, все же не до кон­ца со­об­ра­жая, как эта «плакатная  Мэ­ри­лин Мон­ро» обойдется с его сти­ха­ми, ко­то­рые...

– А ведь я и не ожи­да­ла, что ме­ня до­га­да­ют­ся изо­бра­зить вот так, – про­дол­жа­ла воз­буж­ден­ная своим же рас­ска­зом Мар­та. – Те­перь при­вы­кла, и пред­ста­вляю се­бя толь­ко ТАК И НЕ ИНА­ЧЕ! Ме­ня это под­ба­дри­ва­ет в ми­ну­ты не­у­дач и вдох­но­вля­ет во­об­ще: это – мой об­раз, а об­ра­зу на­до со­от­вет­ство­вать, и не еди­нож­ды, а по­стоян­но. По­ни­ма­ете?

– Ко­неч­но, в этом что-то есть, – за­дум­чи­во про­из­нес Ан­тон, вспо­ми­ная о своих – весь­ма ча­стых – не­у­да­чах. На­вер­ное, мно­гое у не­го не по­лу­ча­лось имен­но по­то­му, что он совсем не заботился о рекламе своего творчества, не хлопотал о презентациях, не создавал тот искусственный об­раз, ко­то­рый по­до­ба­ло бы пред­ста­вить напоказ… ко­му же?

– Да, а что та­кое «ЕЭС-Со­дру­же­ство»? – спро­сил он, рис­куя об­нару­жить свою дре­му­чую неос­ве­до­млен­ность  в важ­ных по­ня­тиях.

– «ЕЭС-Со­дру­же­ство»? – пе­рес­про­си­ла Мар­та. – Ну, их-то, это «ЕЭС», зна­ют, на­вер­но, все в стра­не, раз­ве кро­ме... вас, Ан­тон Пав­ло­вич.

– Вот как… – про­тя­нул Ан­тон, не при­по­ми­ная это­го наз­ва­ния. Или нет: вро­де слы­шал, и не раз, но в па­мя­ти оста­лось расплывчато, смазано. Безусловно, артистам, надо крепко подружиться с кем-то, чтобы...

– Да вам это про­сти­тель­но, – ус­по­ко­ила его Мар­та, – ибо ис­тин­ные по­э­ты – всег­да не от ми­ра се­го, не так ли? – она пе­ре­ве­ла ды­ха­ние; по­до­шла к зер­ка­лу, встрях­ну­ла го­ло­вой, по­пра­ви­ла ве­ли­ко­леп­ную при­че­ску. – …Вы­сту­па­ла я у них с кон­цер­та­ми нес­коль­ко раз – на­де­юсь, что и впредь не за­бу­дут. А не­дав­но они же пред­ло­жи­ли нам с Ле­вой сде­лать пе­сню-гимн в честь де­ся­ти­ле­тия со дня ос­но­ва­ния ком­па­нии, текст уже за­ка­за­ли од­но­му «звез­дно­му» ав­то­ру. Дней че­рез де­сять бу­дет го­тов: так по­об­ещал. По­смо­трим, что на­пи­шет… – Мар­та уже си­де­ла на удоб­ном ди­ва­не ря­дом с Ле­вой, по­бли­же к Ан­то­ну, и Лев Иса­а­ко­вич по­до­дви­нул ей ку­со­чек тор­та. Сам же опро­ки­нул од­ну за дру­гой две рю­моч­ки конья­ку, не ожи­дая тос­та. Мар­та бро­си­ла на не­го ко­рот­кий взгляд – за­чем та­кая спеш­ка? Ска­за­ла Ан­то­ну: – Вот так всег­да – с твор­че­ски­ми людь­ми-то; не уга­да­ешь, что сде­ла­ют в сле­дую­щую се­кун­ду!

– И очень да­же уга­да­ешь, – от­ве­чал  Лев Иса­а­ко­вич, под­ни­ма­ясь с ди­ва­на и на­пра­вля­ясь на кух­ню за пач­кой си­га­рет. Спро­сил у Ан­то­на: – Вы не ку­ри­те слу­чай­но? А я иног­да ба­лу­юсь, ког­да Мар­точ­ка раз­ре­ша­ет.

– А мож­но чуть по­поз­же? – от­ве­ти­ла Мар­та за Ан­то­на и за се­бя. Она сно­ва с уко­риз­ной по­смо­тре­ла на Ле­ву, а Ан­то­ну улыб­ну­лась по-свой­ски, рас­по­ла­гая к про­сто­те: – По­ни­ма­ете, жду важ­но­го звон­ка из Крас­но­яр­ска, по­э­то­му… Да­вай­те по­го­во­рим, по­ка не по­зво­ни­ли, что­бы не пе­ре­би­ть мысль, – она вдруг по­серьез­не­ла. – Хо­чу все объяс­нить Ан­то­ну Пав­ло­ви­чу как че­ло­ве­ку но­во­му, нас­коль­ко я по­ня­ла, в на­шей сре­де. Ска­жу о своих про­бле­мах, о се­бе – как оно есть. В на­стоя­щее вре­мя я ис­пы­ты­ваю, по вы­ра­жению га­зет­чи­ков, «твор­че­ский про­стой»… хо­ро­шо, не твор­че­ский про­вал. К сча­стью, ма­нии ве­ли­чия у ме­ня нет, пра­вда, нет и «тол­ка­ча». Пре­сло­ву­тое «ЕЭС-Со­дру­же­ство» кон­цер­та­ми ин­те­ре­су­ет­ся пе­рио­ди­че­ски, по-дру­го­му там никогда не бу­дет. Раз от ра­зу – это од­но, это есть, а по­стоян­но им – за­чем? «Тол­кать» они ме­ня не ста­нут, хо­тя впол­не мо­гли бы. – Мар­та сар­ка­сти­че­ски за­сме­ялась. – Вот Ле­воч­ка зна­ет по­че­му, не пред­ста­вля­ет толь­ко, как дол­го мож­но су­ще­ство­вать по инер­ции…

Лев Иса­а­ко­вич ки­вал утвердительно, по­сту­ки­вая по сто­ли­ку до­бы­той из сво­ей «ку­хон­ной нор­ки» пач­кой си­га­рет, ожи­дая, ког­да Мар­та по­зво­лит вы­сколь­знуть в ко­ри­дор по­ку­рить.

– Да уж… Ну, до­ку­мен­ты на зва­ние они ху­до-бед­но со­стря­па­ют, это им дешево стоит, пла­ка­тик вот раз­ри­су­ют – это они мо­гут, а на боль­шее их ра­ска­чи­вать при­дет­ся чрезвычайно долго! – охотно под­твер­дил Ле­ва.

Антон вслушивался со всем вни­ма­ни­ем, на ко­то­рое был спо­со­бен в столь необыч­ной об­ста­нов­ке: сколько на него свалилось сразу! Значит, вот так жи­вут и ра­бо­та­ют со­вре­мен­ные артисты – певцы и му­зы­кан­ты?

– Хо­ро­шо, но что у ме­ня име­ет­ся офи­циаль­но? – воз­буж­ден­но про­дол­жа­ла Мар­та, нес­коль­ко при­глу­шая свои эмо­ции. – Моя тру­до­вая книж­ка валяется в фи­лар­мо­нии, оклад – ме­нь­ше ра­зум­но­го раз в сто. Ко­го это мо­жет устро­ить? Кон­цер­та­ми не обес­пе­чи­ва­ют: кру­тись, как хо­чешь. Груп­па «Ло­ко­мо­тив-плюс» – то­же вре­мен­ный по­пут­чик, их «за­ки­до­ны» и «при­ко­лы» ме­ня не устраи­ва­ет. А что при­ка­же­те де­лать? Без них по­ка не обой­тись… Да, без де­нег, без ре­кла­мы, без знакомств – не про­ка­тишь­ся, из­вест­ное де­ло. Снять при­лич­ный зал – не ме­нь­ше пяти, а то и де­ся­ти ты­сяч бак­сов, за­пла­тить му­зы­кан­там – хо­ро­шим му­зы­кан­там! – то­же в ко­пе­еч­ку вы­ле­та­ет, да еще в ка­кую... Петь с ор­ке­стром – то­же хо­ро­шим – во­об­ще пре­дел меч­та­ний. – Мар­та обер­ну­лась к Ан­то­ну. – Ан­тон, я по­нят­но объяс­няю, ведь вы не в кур­се эс­тра­дных ню­ан­сов?

С упо­е­ни­ем слу­шая Мар­ту, Антон начал сочувствовать ей. То, что она го­во­ри­ла, до не­го до­хо­ди­ло с тру­дом, но то, как она это го­во­ри­ла, про­ни­зы­ва­ло его нас­квозь! Вот те­бе и внеш­ний лоск, вот и «ЕЭС-Со­дру­же­ство»… Мар­та сде­ла­ла не­боль­шой пе­ре­рыв в вы­сту­пле­нии – ска­за­ла ко­рот­кий тост «за уда­чу», чок­ну­лась с Ан­то­ном и Ле­вой. По­сле трех ча­ше­чек креп­ко­го ко­фе от­ки­ну­лась на спин­ку ди­ва­на, зак­рыв гла­за… Ле­ва то­же прит­их, словно за­быв о не­дав­нем же­ла­нии вы­ку­рить си­га­рет­ку. Ан­тон по­нял, что Мар­та уста­ла от пе­ре­жи­ва­ний, и ска­зал:

– Все по­нят­но, Мар­та Бо­ри­сов­на, та­ко­во на­ше вре­мя. Я то­же ис­пы­ты­ваю на се­бе все его из­держ­ки, но ста­ра­юсь – как бы вы­ра­зить­ся? – ста­ра­юсь аб­стра­ги­ро­вать­ся от дей­стви­тель­но­сти, обо­со­бить свое твор­че­ство, не дать ему… вклю­чить­ся в об­щий по­ток бес­смы­сли­цы. Ко­неч­но, мне не нуж­ны за­лы и пу­бли­ка, но за­то нуж­но дру­гое, и до­стичь это­го не ме­нее труд­но, по­верь­те. Издать книгу очень сложно, а уж продать ее... – Мар­та слу­ша­ла его, зак­рыв гла­за, и бы­ло не яс­но, ин­те­рес­но ли ей то, о чем го­во­рит Ан­тон. Он ре­шил укоротить свою «вступительную лекцию», выделив глав­ную мысль. – Но я не отказываюсь от своих планов, от идеалов, если хотите. Все так же кро­пот­ли­во ра­бо­таю со сту­ден­та­ми, учу их ува­жать лич­ность, про­являть ин­ди­ви­ду­аль­ность, не ска­тить­ся… под уклон рас­че­тов. А ис­то­ри­че­ская нау­ка не лю­бит, ког­да ее…

Тут за­зво­нил те­ле­фон. Мар­та из­ви­ни­лась и взя­ла те­ле­фон-труб­ку, ле­жа­щую на ма­лень­кой тум­боч­ке ря­дом с кре­слом, от­ве­ти­ла на зво­нок из Красноярска. По­том под­ня­лась и про­шла в спаль­ню, чтобы продолжить разговор, оста­вив Ан­то­на и Ль­ва Иса­а­ко­ви­ча вдво­ем. Ког­да она при­тво­ря­ла за со­бой дверь, Ан­тон не­воль­но бро­сил взгляд на неж­ную ро­зу, стоя­щую в вы­чур­ной ста­рин­ной ва­зоч­ке на по­до­кон­ни­ке спаль­ни; роза вы­гля­де­ла так, как буд­то ее толь­ко что сре­за­ли, а ле­пе­стки ед­ва ус­пе­ли рас­стать­ся с ка­пель­ка­ми утрен­ней ро­сы. Если цве­ток был ис­кус­ствен­ным, то на­стоя­щие мо­гли бы по­за­ви­до­вать ему – на­при­мер, те жи­вые, ко­то­рые он толь­ко что подарил Мар­те. Лев Иса­а­ко­вич за­ме­тил ин­те­рес Ан­то­на к этой ро­зе и опе­ре­дил его возможный во­прос:

– А зна­ете, Ан­тон Пав­ло­вич, ис­то­рия это­го цвет­ка необыч­на: это – ав­тор­ская ра­бо­та, при­ве­зе­на из Юж­ной Ко­реи. По­да­рил ее Мар­те один ми­лый юно­ша – на кон­цер­те, го­да три на­зад. Он дож­дал­ся, ког­да все сде­ла­ют свои по­дношения, по­до­шел к сце­не, вы­нул розу из осо­бо­го, рез­но­го, пе­на­ла и пре­под­нес со словами о том, что все дру­гие цве­ты, по­да­рен­ные се­год­ня, за­вя­нут, а его – ни­ког­да. Ска­зал, что та­лант Мар­ты – как эта ро­за, бу­дет жи­вым дол­го-дол­го… Марту это просто воодушевило! С тех пор она дер­жит ро­зу пе­ред гла­за­ми как сим­вол та­лан­та во­об­ще, свое­го та­лан­та – в част­но­сти. Пра­вда, кра­си­вая ис­то­рия?

 – Очень, очень кра­си­вый цве­ток! – вос­клик­нул Ан­тон. – И ис­то­рия то­же кра­си­вая – ни­че­го не ска­жешь.

– Да, все пре­крас­ное – во­звы­шен­но и бла­го­род­но, – ска­зал Лев Иса­а­ко­вич, по­и­гры­вая пач­кой си­га­рет, слов­но от­тя­ги­вая удо­воль­ствие, ка­кое он пред­по­ла­гал по­лу­чить от ку­ре­ния. – Толь­ко в жиз­ни по­го­ду де­ла­ет да­ле­ко не пре­крас­ное... Вот вы: как вы уму­дря­етесь со­че­тать в се­бе столь­ко любви к прекрасному, столько терпения, что ди­ву да­ешь­ся?!

– Ну, что вы, – за­про­те­сто­вал Ан­тон, не же­лая по­лу­чать не­за­слу­жен­ную пох­ва­лу, – ради прекрасного стоит терпеть многие «шипы»; кое-что терплю и я, но де­ло вов­се не во мне. Иногда я слишком увлекаюсь... Го­во­рят же, что ис­кус­ство тре­бу­ет жертв, од­на­ко ска­жу: не боль­ше чем нау­ка. Толь­ко и то и дру­гое сто­нут от то­го, как с ни­ми об­ра­ща­ют­ся лю­ди.

– Ни­ка­кая нау­ка не лю­бит, ког­да ее ис­поль­зу­ют для под­та­сов­ки, для при­ми­тив­но­го об­слу­жи­ва­ния по­тре­би­те­лей, – вздох­нул Ле­ва, вспом­нив ус­лы­шан­ное не­дав­но по ра­дио ин­тер­вью с из­вест­ным уче­ным-эко­ло­гом. Он тут же вспом­нил и о том, что не да­ва­ло по­коя ему сам­ому:  – А ведь му­зы­ка, понимаете… У нее – со­вер­шен­но дру­гие за­да­чи, но, увы… Зна­ете, я не лю­блю де­ше­вую эс­тра­ду, эта­кую «по­псу», ко­то­рая те­перь в мо­де. Мы с Мар­точ­кой ста­ра­ем­ся при­ви­вать слу­ша­те­лям и зри­те­лям хо­ро­ший вкус, да ведь идет по­ли­ти­ка – с ней по­спо­рить  труд­но! Но мы не сда­ем­ся, как ви­ди­те… – Ле­ва вздох­нул еще раз. – Жаль, что вы не ку­ри­те, как я по­нял… Про­сти­те, мож­но вы­ско­чу – ров­но на две ми­ну­тки, по­ка Мар­та не ви­дит?

Лев Иса­а­ко­вич юр­кнул на лест­нич­ную клет­ку и вер­нул­ся, в са­мом де­ле, бы­стро: Ан­тон да­же по­раз­мы­слить не ус­пел – ус­пел толь­ко до­пить свой дав­но ос­тыв­ший чай... Мар­та вы­шла из спаль­ни поч­ти од­но­вре­мен­но с Ле­виным возвращением. Дверь в спаль­ню при­кры­ла плот­но – жаль, роза осталась скрытой от обозрения… Эта ис­кус­ствен­ная ро­за в ва­зоч­ке не шла у Ан­то­на из го­ло­вы, и он не выдержал, по­про­сил раз­ре­ше­ния  рас­смо­треть цве­ток поближе: ин­те­рес­но все-та­ки…

– А, Ле­воч­ка про­го­во­рил­ся, – улыб­ну­лась Мар­та, распахивая дверь в спальню. – По­жа­луй­ста, милости прошу, гос­по­дин по­эт!

Ан­тон по­до­шел к ро­зе, до­тро­нул­ся до ле­пе­стков – точ­но жи­вые! Он от­дер­нул ру­ку, не смея прикасаться к... идеалу...

– Вот ви­ди­те, – ска­за­ла Мар­та, догадавшись о тонкой натуре Антона, – как все в жиз­ни с­ме­ша­но, и ча­сто ис­кус­ствен­ное (или ска­зоч­ное?) ка­жет­ся бо­лее есте­ствен­ным, чем на­стоя­щее! Пом­ни­те сказ­ки Ан­дер­се­на?

Еще бы! Ан­тон слиш­ком дол­го со­би­рал­ся с об­стоя­тель­ным от­ве­том, и, не дож­дав­шись его, Ле­ва не­тер­пе­ли­во спро­сил Мар­ту о Крас­но­ярске.

– Все по плану, – от­ве­ча­ла она. – Ждут  24 мар­та, го­то­вит­ся боль­шая про­грам­ма: со­би­ра­ют­ся от­кры­вать но­вый Дво­рец ис­кусств. От ме­ня тре­бу­ют­ три-че­ты­ре пе­сни, не больше; но хотя бы так… – Мар­та уста­ло опу­сти­лась в кре­сло, ски­ну­ла ту­фель­ки, по­доб­ра­ла но­ги, за­ку­та­лась в плед и ста­ла сов­сем до­маш­ней, не по­хо­жей на се­бя – на пла­ка­те… – Да, Ан­тон Пав­ло­вич, ви­ди­те: вро­де ни­че­го и не сде­ла­ла, а уже уста­ла… – Она по­мол­ча­ла ми­ну­тку, рас­се­ян­но ду­мая о сво­ем. – Взять хо­тя бы и этот Крас­но­ярск – раз­ве он де­ше­во мне об­хо­дит­ся? Не хо­чу «гру­зить» сверх ме­ры, но… Кто же даст заработать за здорово живешь? Кру­гом од­но и то же – аку­ла шоу-биз­не­са не­на­сыт­на, все стро­ит­ся по прин­ци­пу: или ты ко­го-то сож­решь, или кто-то – те­бя.

– Ну, ты уж что-то слиш­ком мрач­но рас­пи­сы­ва­ешь, – уре­зо­нил Мар­ту Лев Иса­а­ко­вич. – И Красноярск – далеко не тот пример.

– Нет, что вы, – отоз­вал­ся Ан­тон, толь­ко-толь­ко на­чав­ший раз­би­рать­ся в но­вых для не­го по­ня­тиях. – Я знаю, что и в ми­ре клас­си­че­ской му­зы­ки пол­но вся­ких под­вод­ных кам­ней и те­че­ний, наверное, не меньше, чем в прежние времена, а уж у вас-то – на­вер­ня­ка их еще боль­ше.

– Ко­неч­но, – ти­хо про­из­не­сла Марта, – тут двух мне­ний быть не мо­жет. У клас­си­че­ских ис­пол­ни­те­лей дру­гой прин­цип ра­бо­ты, а у нас… И что мне про­тив­нее все­го? Уста­но­вив­ший­ся уро­вень ис­пол­не­ния – вот что! Ва­ле­рии, Кри­сти­ны, Ма­ри­ан­ны и дру­гие – та­кие же, без фа­ми­лий (мол, толь­ко имя, и оно – все!), за­по­ло­ни­ли эфир­ное вре­мя и моз­ги пу­бли­ки. Рас­чет – на мо­ло­дежь, что, бе­зу­слов­но, пра­виль­но, но при этом уро­вень – ноль. На то же нуж­но ори­ен­ти­ро­вать­ся и мне, что­бы «ко­ти­ро­вать­ся», что­бы мель­кать, что­бы «набирать бал­лы»... Мне бы и про­ще – как они, но, при всех «аку­льих» ра­скла­дах в шоу-биз­не­се, я от­лич­но по­ни­маю, что ни­же до­пу­сти­мой нор­мы ска­ты­вать­ся нель­зя. Мой за­пла­ни­ро­ван­ный уро­вень – все же вы­ше ну­ля. По­ни­ма­ете? – Мар­та по­смо­тре­ла на Ан­то­на, и он по­ра­зил­ся той ис­крен­но­сти, ко­то­рую про­чи­тал в этом взгля­де… – Как пра­ви­ло, я ни­ког­да не пою под фо­но­грам­му, и не со­би­ра­юсь, по край­ней ме­ре, по­ка го­ло­са хва­тит, – чет­ко ска­за­ла Мар­та. –  За то ме­ня и ува­жа­ют зна­то­ки и лю­бят по­клон­ни­ки. Пре­сло­ву­тое «ЕЭС-Со­дру­же­ство» по­ста­ви­ло мое кре­до во гла­ву угла, и мне на­зад – нель­зя. Бы­ва­ют, ко­неч­но, и у ме­ня не­ко­то­рые от­сту­пле­ния, ско­рее уступ­ки – на не­ко­то­рых кон­цер­тах, в боль­ших за­лах, не без это­го... Но все зна­ют, на что я спо­соб­на, и не пред­ла­га­ют за­ве­до­мо то, что не прием­лю. – Она под­ня­лась, вклю­чи­ла му­зы­каль­ный центр. – Вот, по­слу­ша­йте, аль­бом на сти­хи Сер­гея Бу­ра­ви­на. Мы с ним за­пи­са­ли все­го два аль­бо­ма – «Кре­сти­ки-но­ли­ки» и «Ге­ни­аль­ность – не по­рок». Сер­гей – из­вест­ный по­эт-пе­сен­ник, и оба аль­бо­ма – его идея. По­на­ча­лу мне ка­за­лось: нем­но­го не то, простовато, а по­том… Те­перь их кру­тят на ра­дио «Но­вый шан­сон», «что и тре­бо­ва­лось до­ка­зать!»

Мар­та по­ста­ви­ла диск, Ан­тон про­чел вкла­дыш с названиями песен: «Нео­пра­вдан­ный риск», «Бе­лые ро­маш­ки», «Оди­но­че­ство»… Зву­ча­ли при­ят­ные, от­ча­сти рез­кие ме­ло­дии, то бы­стрые, то мед­лен­ные, то шу­точ­ные. Он пло­хо по­ни­мал, хо­ро­шо это или нет – в об­щем. Нра­ви­лось ли ему? Кое-что – да, но сло­ва, сло­ва… При­ми­тив­ные, как их называют, тексты, а кое-что – про­сто по­шло. Жал­ко, что та­ким го­ло­сом нуж­но петь все это, что­бы до­бить­ся од­но­го: «за­све­тить­ся» на ра­дио! Лев Иса­а­ко­вич по­ка­чи­вал го­ло­вой, спра­ши­вал, не на­до­е­ло ли? Прос­лу­ша­ли еще нес­коль­ко пе­сенок; Лев Иса­а­ко­вич оста­но­вил диск и ска­зал Ан­то­ну:

– Да, му­зы­ку пи­сал я, и мне за нее не стыд­но. Что ка­са­ет­ся все­го про­че­го, то по­э­ты-пе­сен­ни­ки – осо­бые лю­ди: счи­та­ют, как пра­ви­ло, что со­чи­ня­ют не что-нибудь, а «по­тря­саю­щие со­вре­мен­ные шедевры». По­про­буй вступи в дискуссию! С Сер­ге­ем Бу­ра­ви­ным ус­пеш­но со­труд­ни­ча­ют нес­коль­ко ком­по­зи­то­ров; его пе­сни ис­пол­ня­ют из­вест­ные пев­цы, поэтому эти два его дис­ка, ко­то­рые мы с Мар­той за­пи­са­ли, со­слу­жи­ли всем нам не­пло­хую служ­бу. Сер­гей сам «ра­скру­чи­вал» их на ра­дио; вот на те­ле­ви­де­нии не смог, а жаль… – Лева глянул на Антона со строгостью, ему не свойственной. – А те­перь давайте по­слу­ша­ем то, ра­ди че­го, соб­ствен­но, и со­бра­лись. Ва­ши «Плен­ни­ки но­чи» поч­ти го­то­вы, да­же с го­ло­сом; оста­лось чуть-чуть до­ве­сти. Сей­час по­ста­влю.

Ан­тон за­мер в на­пря­же­нии: что получилось? При пер­вых же гром­ких ак­кор­дах всту­пле­ния по­чув­ство­ва­лось нечто тре­вожное. Сле­дом всту­пил го­лос – и тре­во­га ста­ла по­сте­пен­но от­сту­пать. Му­зы­ка при­под­ни­ма­ла заве­су над мра­ком, впу­ска­ла лу­чи­ки те­пла, рас­ши­ря­ла смысл сти­хо­тво­ре­ния. Но даль­ше… Ан­тон слов­но не уз­на­вал соб­ствен­ные сло­ва, спе­тые Мар­той. Чем больше близилось к фи­на­лу, тем Ан­то­ну все бо­лее ка­за­лось, буд­то пе­сня нео­пра­вдан­но ра­стя­ги­ва­ет­ся: в кон­це пов­то­ря­лось пер­вое че­тве­ро­стишие, толь­ко за­мед­лен­но. Все за­кон­чи­лось лег­ким ги­тар­ным пе­ре­бо­ром, му­зы­ка со­шла «на нет». Вот так это и про­ис­хо­дит? Так пи­шут пе­сни? Ан­тон ис­пы­ты­вал ра­сте­рян­ность и нео­пре­де­лен­ность, он и сам не знал, пон­ра­ви­лось ли ему. Что го­во­рить? Мар­та, пе­ре­ли­сты­вая его сбор­ник «Жел­тый шар», си­де­ла ря­дом с Ан­то­ном. Ког­да за­мол­ча­ла по­след­няя стру­на ги­та­ры, она зак­ры­ла кни­гу, по­смо­тре­ла на не­го: ну как? Лева хмурился почему-то... Ла­до­ни и лоб Ан­то­на взмо­кли от на­пря­же­ния. Он не­у­ве­рен­но под­нял­ся, медленно про­шел­ся по ком­на­те.

– Вы зна­ете, я, ви­ди­мо, не го­тов к то­му, что­бы на мои сти­хи пи­са­ли ме­ло­дии, что­бы испол­ня­ли под музыку… Сразу и не соображу, так ли представлял... Но спа­си­бо вам обоим, что… от­ме­ти­ли мо­их «Плен­ни­ков», –  улыб­нул­ся он, – те­перь ночь их не так стра­шит!

Все за­сме­ялись, ощу­щая раз­ряд­ку, и Лев Иса­а­ко­вич, взвол­но­ван­но ожи­дав­ший приговора своему про­из­ве­де­нию, произнес с облег­че­ни­ем:

– Ког­да полностью за­кон­чим ра­бо­ту над пе­сней, дадим по­слу­ша­ть, мож­но и по те­ле­фо­ну. А в об­щем – одоб­ря­ете?

– Ко­неч­но, ко­неч­но, – со­гла­сил­ся Ан­тон. – Я не очень раз­би­ра­юсь, но ду­маю, что ха­рак­тер му­зы­ки сов­па­да­ет со смы­слом сти­хов.

– Зна­чит, бу­дем счи­тать, что пер­вый опыт удал­ся, – под­ве­ла итог Мар­та. – Не стоит от­да­лять­ся друг от дру­га на­дол­го, по­ста­ра­ем­ся быть по­лез­ны­ми друг дру­гу. Есть у вас нес­коль­ко сти­хо­тво­ре­ний, в ко­то­рые ны­ря­ешь с го­ло­вой, как в омут – жал­ко, что они не пе­сен­ные.

Не пе­сен­ные… Вот, ока­зы­ва­ет­ся, каки­ми бы­ва­ют сти­хи: пе­сен­ны­ми или не пе­сен­ны­ми! Вспомнил, что вчера написал строчки, относящиеся к Мар­те, но, стесняясь самого себя, так и не отва­жил­ся про­честь их... 

Я век свой про­жи­ву в те­ни­стых угол­ках,
А вам – па­рить меж звезд,
Где сум­рак не­воз­мо­жен.
Мы с ва­ми го­во­рим на раз­ных язы­ках:
Язык мой – очень прост,
Ваш – чрез­вы­чай­но сло­жен… 

...Ан­тон по­ни­мал, что за­дер­жи­ва­ет­ся; его дав­но уже жда­ли на ка­фе­дре, но мед­лил, от­тя­ги­вая  уход. Он слов­но по­гру­зил­ся в не­ве­до­мый до­се­ле мир, су­ще­ство­вав­ший и ра­нее, но не­до­ся­га­е­мый, и с эт­им ми­ром по­че­му-то не хо­те­лось так бы­стро рас­ста­вать­ся. На про­ща­ние Мар­та звонко по­це­ло­ва­ла его в ще­ку, про­си­ла пе­ре­дать при­вет Пе­тру Ан­дре­еви­чу – при слу­чае, по­же­ла­ла ус­пе­хов. Ле­ва пожал руку: не про­па­дай! Уходя, Ан­тон бросил взгляд на розу, стоящую на подоконнике спальни. 

Ро­за улыбалась ему всеми лепестками, призывая:
«Посмотри на меня! Полюби и запомни меня!
Будь верен мне и сохрани эту верность навсегда!» 

Он мед­лен­но побрел к автобусной оста­нов­ке; его не по­ки­да­ло явное ощу­ще­ние то­го, что он оста­вал­ся все там же, где был толь­ко что – ря­дом с Мар­той. Или нет… Мар­та слов­но шла за ним вслед, не от­ста­вая от не­го в гу­стом люд­ском по­то­ке. Это стран­ное чув­ство, что она где-то ря­дом, не по­ки­да­ло его в те­че­ние це­ло­го дня. Ве­че­ром, в пе­ре­ры­ве за­се­да­ния ка­фе­дры, он спу­стил­ся в бу­фет пе­рехватить бутерброд, вы­пить ча­шку чая. На­ро­ду там бы­ло нем­но­го, пе­ре­го­ва­ри­ва­лись не­гром­ко. Бу­фет­чи­ца Галина иног­да лю­би­ла слу­шать ра­дио, и те­перь оно то­же бы­ло вклю­че­но. Ан­тон при­слу­шал­ся – раз­да­ва­лись зна­ко­мые зву­ки му­зы­ки, и он по­нял: толь­ко что, сов­сем не­дав­но слу­шал это в до­ме у Мар­ты. Пе­сня из аль­бо­ма на сти­хи Сер­гея Бу­ра­ви­на – и не­пло­хая, на­до приз­на­ть­ся! В этом что-то есть… Галина подпевала, значит, песня известная! Зна­чит, и пра­вда, он столь­ко лет упу­скал что-то в сво­ей жиз­ни, не за­ме­чал це­ло­го ми­ра во­круг, огуль­но от­ма­хи­вал­ся от со­вре­мен­ной эс­тра­ды, от­но­сил­ся снис­хо­ди­тель­но к пе­сен­но­му твор­че­ству со­вре­мен­ни­ков, оста­влял его в раз­ря­де если не низ­ко­го, то сред­не­го сор­та, пре­не­бре­гал чем-то важ­ным. Те­перь же, ког­да в его жизнь так стре­ми­тель­но вор­ва­лась Мар­та, с ее тем­пе­ра­мен­том, жиз­не­лю­би­ем, вдох­но­ве­ни­ем, он не мог оста­вать­ся в изо­ля­ции от ее ми­ра, а был про­сто обя­зан пой­ти нав­стре­чу во всем, что по­мо­жет ей за­во­евать свою пу­бли­ку, до­бить­ся то­го, че­го она хо­чет.

Толь­ко как это сде­лать, Ан­тон не знал…

***
 Пе­сня «Плен­ни­ки но­чи» уда­лась. От­лич­но по­лу­чи­лось, кто б по­ду­мал! Ан­тон впер­вые за нес­коль­ко по­след­них лет ис­пы­тал во­звы­шен­ную ра­дость – не по­то­му, что по­лу­чил удо­вле­тво­ре­ние от соб­ствен­ных до­сти­же­ний или «раз­ду­вал­ся» от тще­сла­вия (как ком­мен­ти­ро­ва­ли кол­ле­ги), а по­то­му, что его твор­че­ство оце­ни­ла за­ме­ча­тель­ная, та­лан­тли­вая жен­щи­на. Да, имен­но: об­ра­ти­ла вни­ма­ние, за­ин­те­ре­со­ва­лась сти­ха­ми, вы­бра­ла не­ко­то­рые из них… А кро­ме то­го, от­не­слась к не­му с те­плом и по­ни­ма­ни­ем – о чем и по­мы­слить не смел, – и те­перь он уж не чув­ство­вал се­бя так оди­но­ко, как ра­нь­ше! Да, кто б по­ду­мал… Или ему судьба такая выпала: испытать много потерь, чтобы встретить женщину, достойную его творчества? Антон не мог (да и не хотел) объяснять встречу с Мартой простым стечением обстоятельств – он искал возвышенные мотивы и обрадовался, что обрел их.

А Мар­та не отталкивала, не отрицала, не «била по рукам», а шла вперед, не отступаясь от намеченных планов. Стихи плюс музыка – получается песня! Она не раз под­чер­ки­ва­ла, что хо­ро­шо зна­ет свою ау­ди­то­рию, и пред­ло­жи­ла Ан­то­ну на­пи­сать нес­коль­ко сти­хо­тво­ре­ний спе­циаль­но для нее. Ка­ких же? Сти­хи по за­ка­зу (вро­де со­чи­не­ния на за­дан­ную те­му) – это оста­ва­лось для Ан­то­на по-прежнему не­до­пу­сти­мым.

– Ан­тон Пав­ло­вич, до­ро­гой, – в сто пер­вый раз пов­то­ря­ла Мар­та, – ког­да со­чи­ня­ешь «во­об­ще», то по­лу­ча­ет­ся – ни для ко­го, а толь­ко для се­бя.

– Но… твор­че­ское да­ро­ва­ние, упо­тре­бляем­ое для три­ви­аль­ных идей… – сла­бо про­те­сто­вал Ан­тон, –  на­вер­ное, не сов­сем то…

Вы­ска­зы­вать­ся вслух Ан­тон не лю­бил, а боль­ше воз­ра­жал мы­слен­но, всту­пая с Мар­той в вир­ту­альные диалоги – то при­во­дя но­вые до­во­ды, то уси­ли­вая ста­рые. Но переубедить Марту было почти невозможно. Иногда они проводили целые дискуссии по телефону, прерываясь на неотложные дела, и Лев Исаакович неодобрительно хмыкал: «Тоже мне, деятели культуры! Никак договориться не могут...»

– Нет, голубчик, по­про­буйте по­смо­треть по-дру­го­му, – доказывала Марта. – Вспом­ни­те не столь дав­ние советские вре­ме­на, ког­да пе­сня бы­ла боль­шой си­лой и ору­жи­ем! Те­перь все изменилось, сами знаете, но свою си­лу пе­сня не по­те­ря­ла, если пе­сня – на­стоя­щая.

– Кто же с эт­им спо­рит, – со­гла­шал­ся Ан­тон, при­ме­ри­ва­ясь к соб­ствен­ным воз­мож­но­стям. – Но я – не тот че­ло­век, на­вер­ное…

– Да нет, имен­но тот! – на­стаи­ва­ла Марта. – Важ­но ви­деть пе­ред со­бой тех, ко­му ад­ре­су­ешь свое твор­че­ство, по­ни­ма­ете? Народ уста­л от при­ми­тив­щи­ны, от «обы­валь­щи­ны», от дешевых сен­са­ций, от ку­пли-про­да­жи, от не­при­ят­ных впе­чат­ле­ний. Каки­ми сти­хо­тво­ре­ния­ми и пе­сня­ми их «кор­мят» нын­че? И как они до­га­да­ют­ся, что есть или мо­гут быть дру­гие? – Мар­та ед­ва пе­ре­водила дух. – Да, пред­ста­вляю, как вы бу­де­те воз­ра­жать и объяснять свои взгляды, если вам нужно… если вы нацеливаетесь… – у Мар­ты кон­чал­ся пе­ре­чень до­ка­за­тельств. – Еще не хва­та­ет при­пле­сти сюда «от­сут­ствие вы­сшей поль­зы для че­ло­ве­че­ства»!

– Мар­та Бо­ри­сов­на, – вос­клик­нул Ан­тон, ко­то­ро­го сло­ва Мар­ты за­де­ли за жи­вое. – Ведь я ни­ког­да не оболь­ща­юсь на свой счет!

– Оболь­щай­тесь сколь­ко угод­но, но я – не о том! Я – не только о вас, но и обо всех осталь­ных: очень важ­но, кто кон­крет­но чи­та­ет твою кни­гу или слу­ша­ет твою пе­сню, – пов­то­ря­ла об­ес­си­лен­ная Мар­та. – Эх, Ан­тон Пав­ло­вич, а ведь есть в вас то, что мо­жет и дол­жно стать мо­сти­ком меж­ду людь­ми, помочь в труде, расположить к отдыху, послу­жить вза­имо­по­ни­ма­нию. Пе­сня – это об­щее, что объе­ди­ня­ет лю­дей, да­рит им ра­дость, ра­скре­по­ща­ет или мо­би­ли­зу­ет и… так да­лее. Пой­ми­те же!

Ан­тон еще долго от­не­ки­вал­ся и от­ка­зы­вал­ся, но после за­ду­мал­ся над сказанным серьез­но… По­про­бо­вал по­смо­треть на жизнь гла­за­ми обыч­но­го че­ло­ве­ка, не то­го тон­ко­го це­ни­те­ля за­о­блач­ной по­э­зии, к ко­то­ро­му зачастую об­ра­щал свои фи­ло­со­фские по­э­мы и трак­та­ты, а про­сто­го чи­та­те­ля или слу­ша­те­ля – тех, кто со­ста­вля­ет боль­шин­ство об­ще­ства. Не каж­до­му по вку­су толь­ко од­но или толь­ко дру­гое. Да, одному по­да­вай за­о­блач­ные вы­си, другому от зе­мли вы­со­ко отры­вать­ся не хо­чет­ся, но это со­вер­шен­но не зна­чит, что лю­дям ну­жен ис­клю­чи­тель­но высокий полет или только при­ми­тив.

Па­вел Ни­ко­ла­е­вич, слушая телефонные дискуссии Антона с Мартой, думал, что Марта права. Потом вы­ска­зы­вал Антону:

– Как хочешь, но послушай меня, как человека из старого поколения: не всем подряд нра­вят­ся «ско­ро­спе­лые» де­тек­ти­вы и примитивные лю­бов­ные ро­ма­ны, за­по­ло­нив­шие кни­жные при­лав­ки, по­пу­ляр­ные те­ле­пе­ре­да­чи, ок­ку­пи­ро­вавшие те­ле­э­фир, «бью­щая по ушам» му­зы­ка, гро­мы­ха­ю­щая из ре­про­дук­то­ров по слу­ча­ям и без вся­ких по­во­дов, – и де­ло вов­се не в воз­ра­сте по­ку­па­те­лей, зри­те­лей или слу­ша­те­лей. И молодежь-то разная пошла – некоторые сразу «секут», что им хотят навязать! Почему бы тебе не встать на защиту чистых нравов?!

Ан­тон ред­ко слу­шал ра­дио, еще ре­же вклю­чал те­ле­ви­зор, а кни­ги по­ку­пал толь­ко це­ле­на­пра­влен­но – од­на­ко пред­ста­вил се­бя на ме­сте тех, о ком го­во­рил отец или рас­суж­да­ла Мар­та: раз­ве он жи­вет не в том же окру­же­нии? Да, нуж­но что-то де­лать, раз во­прос так по­ста­влен... Мар­та при­гла­ша­ла его на не­ко­то­рые кон­цер­ты, где ей от­во­ди­ли два-три вы­сту­пле­ния. Ан­тон все боль­ше по­ра­жал­ся ее спо­соб­но­сти «до­сту­ча­ть­ся» до сер­дец зри­те­лей. Си­дя в за­ле, слу­шал артистов, раз­гля­ды­вал пу­бли­ку, ду­мал, из чего и как получается песня. Ав­то­ров пе­сни мо­жет быть нес­коль­ко, а мо­жет – и один че­ло­век; но ав­тор­ская пе­сня – осо­бый жанр… По­эт, ком­по­зи­тор, ис­пол­ни­тель – три от­вет­ствен­ных за пе­сню. От сло­ва «тек­сты» его просто ко­ро­би­ло! Он по­ла­гал, что если го­во­рят «на­пи­сать тек­сты для пе­сен», то это сра­зу сни­жает тре­бо­ва­ния к ка­че­ству про­из­ве­де­ния на по­ря­док – речь мо­гла ид­ти толь­ко о на­пи­са­нии сти­хов: он пи­сал толь­ко сти­хо­тво­ре­ния и на­зы­вать их тек­ста­ми не мог. Ну хорошо; все сложилось удачно, и песня написана. Теперь главное: кто, где и как ее ис­пол­нит?

Ар­тист – это тот про­вод­ник, ко­то­рый до­но­сит пе­сню зри­те­лям, по­э­то­му с не­го мно­гое спра­ши­ва­ет­ся. Он ли за­ка­зал эту пе­сню, для не­го ли пи­са­ли, или сам «на­шел» – вто­ро­сте­пен­но: взял­ся петь, зна­чит, со­гла­сен со сти­ха­ми, му­зы­кой и… уве­рен, что до­не­сет до слу­ша­те­ля. Бе­зу­преч­ных лю­дей нет, и ар­ти­сты име­ют свои сла­бо­сти, мас­су сла­бо­стей и про­блем, и это не­из­беж­но. Чем ме­нь­ше сла­бо­сти ар­ти­ста за­мет­ны со сто­ро­ны во вре­мя вы­сту­пле­ния – тем луч­ше. А уж кру­пные про­маш­ки – на­ли­цо. Пло­хие сти­хи – не то что про­маш­ка, а при­го­вор пе­сне! Ан­тон уже по­нял, что Мар­та до­шла до та­ко­го со­стоя­ния в твор­че­стве, что выбор сти­хов ста­л для нее кам­нем прет­кно­ве­ния.

То есть на пути Марты «вырос» этот самый «камень»...

С то­го са­мо­го дня, как Антон впер­вые по­се­тил дом Мар­ты, он по­стоян­но чув­ство­вал, что она – ря­дом с ним, то – на шаг впе­ре­ди, то – на шаг сза­ди, и в его ушах слов­но зву­ча­ли ее сло­ва: «Так по­мо­ги мне преодолеть эту преграду, помоги сберечь силы, не раз­ме­ни­вать­ся на пу­стя­ки, на­пи­ши под­хо­дя­щие сти­хи, не от­говари­вай­ся якобы бо­лее важ­ны­ми де­ла­ми. У лю­бой зна­ме­ни­то­сти, лю­бо­го ко­ро­ля или ко­ро­левы эс­тра­ды есть свои по­э­ты. Будь та­ким для ме­ня!»

Ду­шу Ан­то­на со­гре­ва­ла эго­ис­ти­че­ская мысль: Мар­та неслу­чай­но об­ра­ти­ла вни­ма­ние имен­но на его сти­хи, то есть на не­го са­мо­го, и это оста­ва­лось са­мым ра­дуж­ным чув­ством из всех осталь­ных. Од­на­ко зем­ное при­тя­же­ние отрез­вля­ло. Не­вы­но­си­мо тя­же­ло ста­но­ви­лось, ког­да он слу­шал, как Мар­та пре­ры­ваю­щим­ся, пе­ре­хо­дя­щим в хри­плый крик го­ло­сом, сов­сем не по­хо­жим на тот, ка­ким она пе­ла, объяс­ня­ла ему, бро­сая же­сткие сло­ва в те­ле­фон­ную труб­ку, фамильярно пе­рехо­дя на «ты»:

– Нет, Ан­тон, нет, ни­ког­да, ты, на­вер­ное, не пой­мешь, ка­ков труд ар­ти­ста! За од­но толь­ко вы­сту­пле­ние, уж не го­во­ря о соль­ном кон­цер­те, ар­тист тра­тит столь­ко сил, сколь­ко бок­сер не тра­тит на рин­ге, осо­бен­но если петь «жи­вым» го­ло­сом, не под «фа­не­ру». А здо­ро­вье? А нервы? А конкуренты? А как по­стоян­но держаться в хо­ро­шей фор­ме – это не го­во­ря уже о го­ло­се, вне­шнем ви­де, на­стро­ении? Вне­зап­ные бо­лез­ни сши­ба­ют с ног, а вы­сту­пле­ние все рав­но не от­ме­нить! Афи­ши ра­скле­е­ны, лю­ди при­шли и ждут; от­ме­нишь – пла­ти не­у­стой­ку, что со­вер­шен­но не по кар­ма­ну… И сот­ни ки­ло­ме­тров гон­ки, спеш­ка, тря­ска в ав­то­бу­сах и са­мо­ле­тах, все эти га­стро­ли в провинциях, чу­жие гри­мер­ные, то хо­лод, то жа­ра, а то – опять бо­лит гор­ло, тем­пе­ра­ту­ра… И сколь­ко та­ко­го вспом­ню!!! Или – вы­сту­пле­ние под от­кры­тым не­бом: на­ро­ду – ты­ся­чи и ты­ся­чи че­ло­век, и вдруг – про­лив­ной дождь. Ку­да де­вать­ся? Лю­ди, например, зон­ты ра­скро­ют, а я… Же­ле­зо не вы­дер­жи­ва­ет, а мне – при­хо­дится. Лад­но… Вы­хо­жу на сце­ну: вот я кра­си­вая, неотразимая, му­зы­каль­ная. Пою пе­сню – ее уз­на­ют, под­пе­ва­ют, ап­ло­ди­ру­ют. От­лич­но! – Мар­та оста­но­ви­лась и вдруг ска­за­ла. – Ой, все­го не пе­ре­дашь… Столь­ко бы­ло мерзко­го и смеш­но­го… А сколь­ко раз бы­ло – во­об­ще не по­ве­ришь: за вы­сту­пле­ния не пла­ти­ли – ни ко­пей­ки!

– Как это? Вы со­гла­ша­лись вы­сту­пать да­ром? – не по­ве­рил Ан­тон.

– Нет, я не о тех слу­чаях, ког­да я со­гла­ша­лась, а о тех, ког­да об­еща­ли и по­том об­ма­ны­ва­ли – и сде­лать ни­че­го нель­зя, не су­дить­ся же каж­дый раз, не стреляться же... на дуэли! И кто будет вызывать на дуэль? Разве что Антон Павлович... – Марта засмеялась. – Ле­ва очень не лю­бит это­го, не лю­бит свя­зы­вать­ся с про­хо­дим­ца­ми, да за­ра­нее не уга­да­ешь… – Она оста­но­ви­лась и спро­си­ла: – Ан­тон, ты ме­ня слу­ша­ешь?

– Ко­неч­но, и очень вни­ма­тель­но, особенно насчет дуэли... – от­ве­чал он, откровенно жалея Марту и прощая ее вынужденные грубости. – Все, что слы­шу – от­кро­ве­ние для ме­ня, хо­тя моя ма­ма то­же мно­го ез­ди­ла и вы­сту­па­ла, но… ей хо­тя бы пла­ти­ли стабильную зар­пла­ту, и вы­сту­пать при­хо­ди­лось… не под от­кры­тым не­бом, да и сра­жать­ся за утвер­жде­ние клас­си­че­ских про­из­ве­де­ний не нуж­но бы­ло, к сча­стью.

– Вот-вот! А мне де­вать­ся не­ку­да, и чем доль­ше я «ва­рюсь» в этом кот­ле, тем ча­ще вздра­ги­ваю: вдруг опять «на­гре­ют», вдруг го­лос под­ве­дет, вдруг ис­чер­па­ла се­бя, вдруг… – Мар­та по­мол­ча­ла. – Вер­нем­ся к те­ме, друг мой. Зна­ешь, в по­след­нее вре­мя мне под­со­вы­ва­ют та­кие тек­сты, что про­сто «ту­ши­ свет». Ты ду­ма­ешь, это я – в пе­ре­нос­ном смы­сле? Нет, зайчик мой, имен­но в пря­мом. При­но­сит мне один ав­тор свои творения (нет, не Бу­ра­вин, ко­неч­но, да ты все рав­но не зна­ешь) – цикл из две­над­ца­ти произведений на мо­дную те­перь те­му жен­ско­го оди­но­че­ства – под об­щим наз­ва­ни­ем «Ту­ши­те свет». Об­ещал за­пла­тить и «про­тол­кнуть».

– И что? – улыб­нул­ся Ан­тон, пред­ста­вляя, как Мар­та «ту­шит свет».

– Ни­че­го, отос­ла­ла об­рат­но, – уста­ло произнес­ла она. – Чем та­кое слу­шать, луч­ше по­ту­шить свет и всю жизнь пре­бы­вать в оди­но­че­стве, пра­вда, ни­ког­да не про­бо­ва­ла. Но за­то и са­ма… Есть у меня нес­коль­ко пе­сен, ко­то­рые ис­пол­няю изредка – все де­ло в сло­вах: ни­ка­кой Ле­ва не в со­стоя­нии по­пра­вить де­ло му­зы­кой. По­ни­ма­ешь?

– Ко­неч­но, – от­ве­чал Ан­тон, впол­не со­глас­ный с тем, что пло­хие сло­ва труд­но за­глу­шить са­мой хо­ро­шей му­зы­кой – да­же в кро­меш­ной ть­ме.

– Ле­ва-то ме­ня ус­по­ка­и­вал, – про­дол­жа­ла она, – но мне са­мой тош­но… Ме­ня уз­на­ют, встре­ча­ют, ждут, что спою – эх! – а я… От­кры­ваю рот – и что? Что я пою, ка­кие сло­ва про­из­но­шу? По­ни­ма­ешь? С го­да­ми ста­но­вит­ся  все труд­нее и труд­нее утвер­ждать се­бя, и сло­во прио­бре­та­ет все боль­ший удель­ный вес в песне, – и тут же под­ве­ла нео­жи­дан­ный итог: – Ты должен написать мне эти слова, должен стать для меня Словом – вот за­чем ты мне ну­жен в настоящее время!

Ан­тон со­гла­шал­ся еле-еле. Но Мар­та сказала еще не все:

– Но ведь и я те­бе нуж­на не ме­нь­ше. Все, все знаю, знаю про те­бя… Це­ню твое от­но­ше­ние ко мне – и по­верь, я его стою! По­че­му? От­ве­чаю: я в точ­но­сти со­от­вет­ствую то­му об­ра­зу, что нра­вит­ся те­бе: пью – в ме­ру, ку­рю – из­ред­ка, так, ба­лу­юсь, нар­ко­ти­ки не при­ни­маю. На из­вра­щен­цев смо­трю с пре­зре­ни­ем; пом­нишь, как об этом Лю­бовь Ор­ло­ва, эта­лон со­вет­ской актрисы, высказалась в из­вест­ном филь­ме: ни «ро­зо­вых в по­ло­соч­ку», ни «го­лу­бых в кле­точ­ку», ни «си­ре­не­вых  в го­лу­бой или ро­зо­вый го­ро­шек» – не ува­жаю, не имею к ним ни­ка­ко­го от­но­ше­ния, о чем и за­яв­ляю от­кры­то, во всех своих ин­тер­вью, хо­тя моя лич­ная жизнь – мое лич­ное де­ло…  «Хоть по­верь­те, хоть про­верь­те» – то­же ког­да-то пе­ли… Вез­де и всем заявляю: ве­ду здо­ро­вый, до­стой­ный по­дра­жа­ния об­раз жиз­ни. А уж ты-то! По­э­то­му ска­жу: пусть твое бе­зу­ко­риз­нен­ное твор­че­ство под­дер­жи­ва­ет мое. Антоша, ну? Со­гла­сен?

Ан­тон со­гла­шал­ся и с эт­им, и с дру­гим, ча­сто со скри­пом, по­рой ста­но­вясь сам­ому се­бе смеш­ным. Да, Мар­та пра­ва со сво­ей сто­ро­ны, толь­ко она, на­вер­ное, ни­ког­да не пой­мет его в пол­ной ме­ре – не за­хо­чет, да и не смо­жет, если бы то­го за­хо­те­ла. Но на что же он рас­счи­ты­вал? Ведь тол­па… 

Тол­па, ус­по­ка­и­вал он се­бя, ни­ког­да
не по­ни­ма­ла и не при­ни­ма­ла ис­тин­ных по­э­тов,
но раз­ве Мар­та – из той тол­пы? Дру­гие – пусть, но она… 

Нет, это было бы слиш­ком… обид­но для нее – что­бы Ан­тон при­чи­слил ее к тол­пе: Мар­та – всег­да от­дель­но ото всех и ря­дом с его серд­цем! Да, жанр, в ко­то­ром она ра­бо­та­ет, он не мог при­нять од­ноз­нач­но. А тол­па… Антона на­столь­ко уг­не­та­ла мысль о тол­пе, что иногда он и ду­мать не мог ни о чем дру­гом, кро­ме как об этом. И ка­ко­во же бы­ло его изу­мле­ние, ког­да од­наж­ды он на­шел под­твер­жде­ние сво­ей мы­сли в сбор­ни­ке «Ос­уж­де­ние по­э­та», об­на­ру­жен­ном слу­чай­но в за­пас­ни­ках ин­сти­тут­ской би­блио­те­ки! Про­чи­тал книж­ку от кор­ки до кор­ки: в том да­ле­ком три­над­ца­том ве­ке бы­ло точ­но так же, как те­перь, и не толь­ко в об­щих чер­тах, но и в част­ных де­талях. Ко­неч­но, и в древ­но­сти, и по­том, и всег­да – од­но и то же, че­му удив­лять­ся? И все рав­но – боль­но и нес­пра­вед­ли­во все это, по­то­му что по­э­ты… К по­э­там во все вре­ме­на от­но­си­лись ни­чуть не луч­ше, чем сегодня, не до­ро­жи­ли их сло­вом, ни во что не ста­ви­ли их та­лант, зато ос­уж­да­ли – в два сче­та. Ос­уж­де­ние по­э­та – при­вы­чная вещь: фи­ло­со­фия ду­хов­ных цен­но­стей и фи­ло­со­фия до­сти­же­ния ма­те­риаль­ных благ, в том чи­сле сла­вы и мо­гу­ще­ства, – так рас­хо­дят­ся!

На­стоя­щее вре­мя ни­че­го не из­ме­ни­ло в этом пла­не…

В од­ном из сти­хо­тво­ре­ний этого сборника го­во­ри­лось о бро­дя­чих ар­ти­стах – как буд­то о них на­пи­са­но только что, и не толь­ко о бро­дя­чих, а об ар­ти­стах во­об­ще: «На сце­ну вы­шли – мир со­бой зат­ми­ли, нам пред­ста­вляя свой осо­бый мир!» Да, во­круг ар­ти­стов и ак­те­ров вра­ща­ет­ся целый свет – они живут и тер­пят свои ли­ше­ния ра­ди то­го, что­бы вы­не­сти на сце­ну неч­то ве­ли­кое! Да, они от­кры­ва­ют зри­те­лям та­кие тай­ны, пре­под­но­сят та­кие ве­ли­чи­ны, вы­во­ра­чи­ва­ют на­из­нан­ку та­кие стра­сти и по­ро­ки, что при­шед­шие на пред­ста­вле­ние по­ни­ма­ют: они ни­ког­да бы не по­сти­гли это­го са­ми! Лю­ди сме­ют­ся или пла­чут, по­тря­сен­ные зре­ли­щем… Пла­та за это – приз­на­ние и сла­ва ар­ти­стов, а что же ос­та­ет­ся тем, кто все это со­чи­нил? Увы... По­э­ты ар­ти­стам очень нуж­ны, но толь­ко для то­го, что­бы на­пи­са­ли пье­су – и ис­чез­ли ти­хо­неч­ко за го­ри­зон­том, не «пе­ре­тя­ги­вая» их сла­ву на се­бя! Это и есть по­ря­док ве­щей в на­шем ми­ре… Хо­тя и ар­ти­сты находятся то­же не в са­мом луч­шем по­ло­же­нии – они вы­нуж­де­ны по­стоян­но ла­ви­ро­вать как на сце­не, так и за ку­ли­са­ми, пре­ду­преж­дая лю­бую неос­то­рож­ность, да­бы та не сы­гра­ла ро­ко­вую роль, перейдя в интригу и пре­вра­тив в нич­то их та­лант или са­му жизнь…

 И все-та­ки ар­ти­стам про­ще по­то­му, что им в ос­нов­ном, всег­да есть из че­го вы­би­рать ре­пер­туар, а что ос­та­ет­ся по­э­там? Что при­ка­же­те де­лать им? И что им нуж­но – на са­мом де­ле? Ис­тин­ным по­э­там чуж­да ки­ша­щая стра­стя­ми пу­бли­ка, ка­кая обыч­но со­би­ра­ет­ся в боль­ших зри­тель­ных за­лах, им нуж­но со­вер­шен­но дру­гое. Для до­сти­же­ния вы­сше­го необхо­ди­мо отре­че­ние от ми­ра, по­кой, ти­ши­на. Уе­ди­не­ние – благо для по­э­та, но раз­ве мож­но так про­су­ще­ство­вать дол­гое время? Мы­сли Ан­то­на ста­но­ви­лись на­столь­ко про­ти­во­ре­чи­вы­ми, что, раз­мы­шляя об од­ном и том же, он не при­хо­дил ни к ка­ко­му вы­во­ду. Ра­нь­ше он соображал бы­стрее, а те­перь за­труд­нял­ся. И все по­че­му? А по­то­му что ря­дом – да­ле­ко или близ­ко – сле­ва, спра­ва, на­я­ву, во сне, на сце­не, в тол­пе – хо­дит, си­дит, го­во­рит, мол­чит, по­ет (по­ет!), сме­ет­ся и жи­вет – Мар­та Стре­лец­кая! 

Ро­за, стоя­щая все там же, в уз­кой ста­рин­ной ва­зоч­ке,
                                  на по­до­кон­ни­ке спаль­ни, за спи­ной у Мар­ты,
нежно улыбалась; она лишь нем­но­го по­кач­ну­лась –
                   слов­но ис­пу­га­лась, что ле­пе­стки ее по­блек­нут –
                                                          и с грус­тью на­кло­ни­ла го­ло­ву...

Сго­рая от соб­ствен­ных чувств и мы­слей, но не же­лая вы­дать се­бя окон­ча­тель­но, Ан­тон со­гла­шал­ся с Мар­той в са­мом глав­ном: твор­че­ство од­но­го че­ло­ве­ка дол­жно под­дер­жи­вать дру­го­го че­ло­ве­ка – в его твор­че­стве, если твор­че­ство направлено…

                                            ***
Пе­сня – это смех, ра­дость, сле­зы, пе­чаль, утра­ты, это – наб­ро­сок, за­ри­сов­ка жиз­ни, то, в чем Мар­та чув­ство­ва­ла се­бя как ры­ба в во­де. Ан­тон уже по­бы­вал на мно­гих ее соль­ных кон­цер­тах, на сов­мест­ных вы­сту­пле­ниях с дру­ги­ми пев­ца­ми и груп­па­ми. Мар­та вы­год­но от­ли­ча­лась от боль­шин­ства из них, что ра­до­ва­ло Ан­то­на. Пу­бли­ка жи­во ре­а­ги­ро­ва­ла на ее вы­ход, лю­ди вста­ва­ли с мест, хло­па­ли в ла­до­ши, скан­ди­ро­ва­ли, бро­са­ли на сце­ну бу­ке­ты цве­тов. Ан­тон си­дел и про­сил ше­по­том: «По­смо­три на ме­ня!» Нет, Мар­та пе­ла для всех сра­зу, не от­вле­ка­ясь на от­дель­но­го че­ло­ве­ка, но чут­ко от­кли­ка­лась на ре­ак­цию зри­те­лей – мак­си­маль­но опра­вды­вая на­деж­ду огром­ной мас­сы лю­дей, при­шед­ших в этот зал.

– Каж­дый кон­церт – как по­след­ний,  не­важ­но, соль­ный он или сбор­ный, – объяс­ня­ла она Ан­то­ну, заш­ед­ше­му в гри­мер­ную по окончании вы­сту­пле­ния; са­ма ед­ва пе­ре­во­ди­ла ды­ха­ние после той на­груз­ки, что ис­пы­та­ла, на­хо­дясь на сце­не. За­ме­ти­ла в его ру­ках гвоз­ди­ки. – А цве­ты? По­че­му цве­ты в за­ле не по­да­рил? Ты что – впервые в жизни на концерт пришел? По­жа­луй­ста, уч­ти: все цве­ты – на сце­ну, чтоб в пер­вый и по­след­ний раз вот так, ке­лей­но. Все дол­жно ра­бо­тать на мой имидж!

Имидж, имидж, имидж – Мар­те без это­го нель­зя: шля­гер, имидж, ус­пех…

Пе­сня «Плен­ни­ки но­чи» во­шла в ре­пер­туар Мар­ты, ста­ла од­ной из ее лю­би­мых, нра­ви­лась слу­ша­те­лям, осо­бен­но слу­ша­тель­ни­цам. Марта от­ме­ти­ла нес­коль­ко сти­хо­тво­ре­ний Ан­то­на и пред­ло­жи­ла ему до­де­лать их, «пе­ре­пла­вить» в тек­сты для пе­сен. Нет, он не ре­шал­ся под­би­рать дру­гие сло­ва, пе­ре­пра­влять вы­ра­же­ния, ко­то­рые, с его точ­ки зре­ния, бы­ли за­кон­че­ны ло­ги­че­ски: ме­нять их не сто­и­ло. Жаль, пра­во же... Тем не ме­нее, Мар­та не сда­ва­лась, просила «довести до кондиции» или...

– Ско­ро у Ль­ва Иса­а­ко­ви­ча день рож­де­ния, – вспомнила Марта. – Мо­жет, хоть к этой да­те на­пи­шешь что-ни­будь для нас специально?

Ан­тон не об­ещал, от­не­ки­ва­ясь сроч­ны­ми де­ла­ми, за­груз­кой на ра­бо­те. На день рож­де­ния он, ко­неч­но, при­шел, при­нес в по­да­рок от­лич­ный на­бор чеш­ско­го цвет­но­го сте­кла, вы­звав­ший у Ле­вы не­под­дель­ное вос­хи­ще­ние. Го­стей набежало мно­го, пол­ный дом; при­шли те, ко­го Ле­ва с Мар­той при­гла­ша­ли, и те, ко­го не зва­ли. Бы­ли му­зы­кан­ты и пев­цы, нес­коль­ко ком­по­зи­то­ров – и все муж­чи­ны, толь­ко один из них при­шел то ли с же­ной, то ли с по­дру­гой. Или Мар­та во­об­ще не лю­бит при­гла­шать к се­бе жен­щин, или так совпало? Гри­ша Са­дов­чен­ко при­вел с со­бой мо­ло­до­го, но уже из­вест­но­го ком­по­зи­то­ра, Илью Та­тар­ни­ко­ва, ин­те­ре­сую­ще­го­ся твор­че­ством Мар­ты, про­тив че­го Лев Иса­а­ко­вич не воз­ра­жал: пусть Мар­точ­ке бу­дет при­ят­но! Гри­ша и Илья вдво­ем по­да­ри­ли Ле­ве огром­ную му­зы­каль­ную иг­руш­ку: бе­ге­мот си­дел на ба­ра­ба­не, а в ко­пы­тах – ба­ра­бан­ные по­лоч­ки.

– На что на­ме­ка­ете? – спро­сил шут­ли­во Ле­ва и на­жал на кноп­ку-кла­ви­шу сбо­ку ба­ра­ба­на. Ба­ра­бан­ные па­лоч­ки тут же бы­стро за­дви­га­лись, и раз­да­лась ме­ло­дия – это­го со­вер­шен­но нель­зя бы­ло ожи­дать!

Гри­ша с Ильей толь­ко хо­хо­та­ли в от­вет, и Мар­та – вме­сте с ни­ми. Да­ри­ли все что угод­но, кто во что го­разд: от ши­кар­но­го по­зо­ло­чен­но­го порт­си­га­ра до ласт с ма­ской для под­вод­но­го пла­ва­ния. («Ку­рить-то Ле­ва ку­рит, но раз­ве он пла­ва­ет?» – «Это и не важ­но, были бы лас­ты, а уж пла­вать…») Кто-то при­нес да­же ба­ла­лай­ку – для сме­ха, что ли? Зна­ли, что Ле­ва по на­ту­ре юмо­рист, не оби­дит­ся. О цветах и говорить нечего... Все скла­ды­ва­ли на ни­зень­кий ин­крус­ти­ро­ван­ный сто­лик у сво­бод­ной сте­ны, воз­ле ши­кар­ной афи­ши, по­ра­зив­шей во­об­ра­же­ние Ан­то­на, ког­да он в са­мый пер­вый раз при­шел сю­да. «И от­ку­да этот сто­лик взял­ся, ведь не­дав­но его еще не бы­ло тут?» – по­ду­ма­лось ему. Да что ду­мать, подарили, наверное: все при­ма­дон­не, по­дар­ки в день рож­де­ния су­пру­га – ей же!

Мар­та пре­крас­но вы­гля­де­ла, пре­бы­ва­ла в при­под­ня­том на­стро­ении, ода­ри­ва­ла всех вни­ма­ни­ем, тре­буя ком­пли­мен­тов не толь­ко Ле­ве, но и се­бе. Ну, уж че­го-че­го, а ком­пли­мен­тов ей хва­та­ло! Ели вкус­но, пи­ли мно­го, ве­се­ли­лись шум­но до са­мо­го ве­че­ра: го­во­ри­ли ре­чи, тан­це­ва­ли, пе­ли, фотографировались, слу­ша­ли старые за­пи­си, интересовались новостями. Один ком­по­зи­тор, Ва­си­лий То­пор­ков, пи­шу­щий для де­тей, при­нес толь­ко что из­дан­ные но­ты, дет­ский цикл на те­му «Солнечный город». Ска­зал, что пи­сал с ра­до­стью, по­то­му что сти­хи – очень хо­ро­шие, его зна­ко­мо­го дет­ско­го по­э­та, со­чи­нил специально по его про­сь­бе.

– Нет, вы слы­ша­ли, гос­по­да любезные? – оживи­лась на­чав­шая ску­чать Мар­та. – Ну, все, без ис­клю­че­ния, по­э­ты, пишут «под заказ», немед­ля хва­та­ют­ся за лю­бое ма­ло-маль­ски ин­те­рес­ное пред­ло­же­ние, все – толь­ко не Ан­тон Ру­да­ков, толь­ко не он! Вот он сим­па­ти­зи­ру­ет лич­но мне, по­лю­бил ме­ня, так ска­зать, за та­лант, за го­лос… – Ан­тон втя­нул го­ло­ву в пле­чи от столь нео­жи­дан­но­го упо­ми­на­ния его име­ни. – Не от­пи­рай­ся, су­дарь, все и так все зна­ют. А что тол­ку? Мо­жешь на­пи­сать – факт, не пи­шешь – то­же факт. Ну как это? У ме­ня в го­ло­ве не укла­ды­ва­ет­ся, как это мо­жет быть од­но­вре­мен­но? Да­же Ле­воч­ке – к се­год­няш­не­му дню – двух стро­чек не на­пи­сал! Представьте только!

…Ан­то­ну бы­ло труд­но объяс­ниться в двух сло­вах – тем бо­лее, что боль­шин­ства из при­сут­ствую­щих он до сих пор и в гла­за не ви­дел. По­ду­мал с досадой, что ему ча­сто приходится ис­пы­ты­вать не­лов­кость от по­ве­де­ния Мар­ты на лю­дях, а ча­ще – пре­зи­рать се­бя за не­ре­ши­тель­ность, за сдавленное вну­трен­не­е со­стоя­ние, связанное с ней, с ее вульгарными манерами. Ле­ва, уга­дав его мы­сли, кор­чил смеш­ные гри­ма­сы с про­ти­во­по­лож­но­го края сто­ла: мол, это – просто шуточки, брось рас­страи­вать­ся зря, обой­дет­ся! И все-та­ки Ан­то­ну было неприятно, не тер­пе­лось уй­ти до­мой – сам­ое вре­мя, но Ле­ва остановил насупившегося гостя, уса­дил ря­дом с со­бой и принялся развлекать, на­пе­вая ка­кие-то разухабистые ме­ло­дии. На­ко­нец страсти улеглись, Марта поостыла... Вскоре го­сти нача­ли рас­хо­дить­ся, оста­лись толь­ко са­мые близ­кие, сре­ди них и Ан­тон. К полуночи все остальные ушли, и они оста­лись втро­ем («клас­си­че­ский треу­голь­ник», – ус­мех­нул­ся он про се­бя). Стран­но! Од­на­ко ему по­ка­за­лось, что имен­но так и бы­ло за­ду­ма­но хо­зя­ева­ми – с са­мо­го на­ча­ла… Втро­ем –  на тро­их – тре­тий лиш­ний…

Ан­тон взял в ру­ки нот­ный сбор­ник Ва­си­лия То­пор­ко­ва, прив­ле­ка­тель­но офор­млен­ный. На об­лож­ке на­ри­со­ван веселый Нез­най­ка с плу­то­ва­тым вы­ра­же­ни­ем ли­ца, окру­жен­ный раз­но­цвет­ны­ми нот­ка­ми, изо­бра­жен­ны­ми в фор­ме цвет­ков с длин­ны­ми или ко­рот­ки­ми сте­бель­ка­ми. Ка­кая му­зы­ка, Ан­тон, ра­зу­ме­ет­ся, не по­нял; стал чи­тать дет­ские сти­хи: не­ко­то­рые – за­ме­ча­тель­ные, дру­гие – не­пло­хие, какие-то – ничего или так се­бе… Ле­ва, уже со­вер­шен­но наве­се­ле, по­сту­чал по­да­рен­ным порт­си­га­ром по нот­ной об­лож­ке:

– Глянь-ка, Ан­то­ша; не обижайся, но этот Нез­най­ка на те­бя чем-то сма­хи­ва­ет, а ты го­во­ришь!

– А что я го­во­рю?

– А то и говоришь... – Ле­ва хмыкнул, оста­вил в по­кое порт­си­гар и об­вя­зал­ся шот­ланд­ским шар­фом, то­же по­да­рен­ным се­год­ня, вро­де как ста­ру­ха на за­ва­лин­ке; поискал глазами: что бы еще вычудить? Взял в ру­ки по­да­рен­ную ба­ла­лай­ку, сел на ни­зень­кую та­бу­рет­ку и при­нял­ся брен­чать, па­ро­ди­руя рус­ские на­род­ные пе­сни. Сбился –  вот незадача! Вспом­нил ка­кие-то сло­ва и стал петь снова – весь­ма нес­клад­но. Мар­та, со­би­рая гряз­ную по­су­ду и по­сту­ки­вая ею в такт, снисходительно под­пе­ва­ла Ле­ве. Ког­да они за­кон­чили оригинальный му­зы­каль­ный но­мер, Мар­та скла­ды­ва­ла вил­ки и лож­ки и уже со­бра­лась от­не­сти по­су­ду в кух­ню, но ей по­че­му-то по­ме­шал жем­чуж­ный бра­слет – она сня­ла его с ру­ки и по­до­дви­ну­ла к порт­си­га­ру, ле­жа­ще­му на са­мом краю сто­ла. Тут ее что-то осе­ни­ло, она взя­ла бра­слет в ру­ки, за­ду­ма­лась, по­вер­те­ла им ту­да-сю­да, всма­три­ва­ясь в жем­чу­жин­ки, слов­но хо­те­ла вы­искать в ста­ром бра­сле­те неч­то но­вень­кое – нашла! И про­из­не­сла на­ро­чи­то гром­ко, слов­но из­ре­кая ве­ли­кую му­дрость:

– Ви­дишь, Ан­тон, какой Ле­ва молодец – петь не стес­ня­ет­ся, хо­тя го­ло­сом его при­ро­да не на­гра­ди­ла! Вот и я по­про­бую… – Мар­та по­мол­ча­ла чуть-чуть и про­из­не­сла: – Кто ска­зал, что сти­хи пи­сать так труд­но, как счи­та­ют ма­сти­тые по­э­ты? По­жа­луй­ста, со­чи­ни­ла толь­ко что, им­про­ви­зи­рую без под­го­тов­ки: 

Наш Ан­тон – по­эт-Нез­най­ка,
А у Ле­вы – ба­ла­лай­ка! 

– Ну, как вам, ге­нии своих при­хот­ли­вых муз? – спро­си­ла она, ожи­дая пох­ва­лы.

– Ай да Мар­точ­ка, кто бы догадался, что ты и в этом силь­на?! – вос­хи­щен­но ах­нул Ле­ва. – Ли­хо, на­до ска­зать, ли­хо… Ан­тон, как она нас с то­бой лов­ко от­де­ла­ла! Коротко и точно –  как козырем ударила!!! Дол­го мол­ча­ла, вынашивала, и вдруг… Слов­но в кар­точ­ной игре – не вез­ло, не вез­ло и вдруг – по­шло! Или ма­сти не бы­ло, или…

В это вре­мя от неос­то­рож­но­го дви­же­ния Мар­ты бра­слет вы­сколь­знул у нее из рук, стук­нул­ся о край сто­ла, от­ка­тил­ся по ков­ру – к ку­шет­ке, стоя­щей за дверью маленькой комнаты. Ан­тон не усту­пил сво­е­му пер­во­му же­ла­нию опе­ре­дить Мар­ту в ее по­ис­ках, а за­дер­жал­ся там, где си­дел, на ди­ван­чи­ке. Она не сра­зу наш­ла бра­слет, за­ка­тив­ший­ся дал­ече. Ан­тон же, го­рев­ший же­ла­ни­ем вы­ска­зать хоть ка­кой-то, пусть сла­бый про­тест и от­ве­тить на вы­пад Мар­ты, не гля­дя ни на ко­го, со­сре­до­то­чил­ся и вро­де «изу­чая» по­то­лок, чет­ко про­из­нес: 

Мне – все в масть, за­то у Мар­ты –
Ни од­ной ко­зыр­ной кар­ты! 

Мар­та, ус­лы­шав это, мо­мен­таль­но вы­су­ну­ла го­ло­ву из-под ку­шет­ки, под­ня­лась, на­де­ла на ру­ку бра­слет, оправила платье и прическу, нес­пеш­но вы­шла в го­сти­ную и с под­чер­кну­тым до­сто­ин­ством вста­ла у сво­ей афи­ши в пол­ный рост, вы­пря­ми­лась, пов­то­рив свою же по­зу на афи­ше:

– Как это – ни од­ной!? Да ты смеешься, что ли, господин поэт?! Ведь я еще ни ра­зу не игра­ла… без ко­зы­рей. А те­перь ты, Ан­тон, и есть мой ко­зыр­ной ва­лет, а если по­ста­ра­ешь­ся, и ту­зом ко­зыр­ным ста­нешь, да, не ко­ро­лем са­мо­до­воль­ным, а бе­ри вы­ше – ту­зом! Мне без это­го – ни­как. Ан­тон, не де­лай вид, что ты ме­ня не по­ни­ма­ешь!

Ан­тон си­дел так же не­по­движ­но с тем же де­лан­ным без­раз­ли­чи­ем, ко­то­рое на­пу­стил на се­бя, но Мар­ту это не сму­ти­ло. Она про­дол­жа­ла, оста­ва­ясь в той же позе и не ме­няя вы­ра­же­ние ли­ца:

– Мне остал­ся один шанс из ты­ся­чи, как го­во­рят в та­ких слу­чаях. По­смо­три, по­смо­три на ме­ня! – она пох­ло­па­ла ла­дош­кой по изу­мруд­но­му по­лю Ев­ро­пы, на ко­то­ром ос­трым ка­блуч­ком опер­лась ее пра­вая но­га. – Не­у­же­ли не ви­дишь, что я до­стой­на ус­пе­ха? – Мар­та с си­лой стук­ну­ла по зо­ло­ти­сто-пе­соч­но­му по­лю Азии, ко­то­рое при­под­ни­ма­ло ос­трый но­со­чек ее левой ту­фель­ки. – Не­у­же­ли не по­ни­ма­ешь, что и те­бе еще не поз­дно под­нять­ся в зе­нит соб­ствен­но­го та­лан­та! Ну, ска­жи на ми­лость, сударь мой: чем те­бе по­ме­ша­ет ус­пех и приз­на­ние – как в Ев­ро­пе, так и в Азии? Не прикидывайся глухим или слепым...

Ан­тон пе­ре­ме­нил­ся в ли­це, но не ре­шал­ся от­ве­чать ни­че­го – да и  что ска­зать? Но Мар­та еще боль­ше воз­мути­лась, просто «вскипела»:

– Ты ду­ма­ешь, я шу­чу? Ни­сколь­ко. А ты… Веч­но за­нят, за­нят, за­нят… И чем же за­нят? Со сту­ден­та­ми во­зит­ся как с деть­ми ма­лы­ми – хо­ро­шо, раз так нра­вит­ся. А даль­ше что? Си­дит, сог­нул­ся над каки­ми-то дохлыми, зау­мны­ми кни­га­ми, изу­ча­ет до­сти­же­ния ми­ро­вой нау­ки, гло­та­ет ар­хив­ную пыль, пи­шет… до­по­то­пные статьи о еги­пет­ских пи­ра­ми­дах, об исто­ках… не­мы­сли­мых ци­ви­ли­за­ций, ка­кие-то лек­ции (сверх про­грам­мы – «за спа­си­бо!») ко­му-то чи­та­ет, про­чую муть му­тит, а в сво­бод­ное от ос­нов­ной на­груз­ки вре­мя… что бы вы ду­ма­ли: со­чи­ня­ет от­вле­чен­ные от жиз­ни сти­хи вы­со­ко­го по­кроя, за­му­чен­ные клас­си­кой со­не­ты – то ли ка­кой-то плач Пье­ро, то ли  из­мы­шле­ния за­зер­каль­но­го Нез­най­ки!

Лев Иса­а­ко­вич, же­лая уста­но­вить все­об­щий мир, но не имею­щий воз­мож­но­сти и сло­ва вста­вить, вы­брал мо­мент и уко­риз­нен­но одер­нул ее:

– Ты уж, Мар­точ­ка, до­ро­гая моя, по­осто­рож­ней, по­ак­ку­рат­ней. Ведь по­э­ты – лю­ди тон­кие, де­ли­кат­ные, ты же зна­ешь.

– Я-то знаю, да, вид­но, Ан­то­ну Пав­ло­ви­чу, не то что его известному те­зке, хо­чет­ся, что­бы и, в са­мом де­ле, его сти­хи пе­ча­та­ли толь­ко… на по­до­кон­ни­ках или на обоях, на­при­мер, в ту­ал­ете, – не ути­ха­ла Мар­та. – И не кор­чи мне гри­ма­сы, Ле­ва: знаю, что го­во­рю! Сти­хи, не став­шие пе­сней, не про­зву­чав­шие для пу­бли­ки, – все рав­но, что бу­та­фор­ское ру­жье, ви­ся­щее на сце­не лишь в ка­че­стве де­ко­ра­ции, ру­жье, ко­то­рое так и не вы­стре­ли­ло... Я всех по­э­тов Се­ре­бря­но­го ве­ка пе­ре­тря­сла, все со­бра­ния со­чи­не­ний обла­зи­ла – на все при­лич­ное дав­но уже му­зы­ка на­пи­са­на! Воз­ра­же­ний не при­ни­маю. Пе­сни, ро­ман­сы, гим­ны, мар­ши – все, боль­ше ни­че­го нет! – она уста­ло вздох­ну­ла. –  Всех своих «при­двор­ных» по­э­тов я знаю сто двад­цать лет, знаю, на что они спо­соб­ны. Да, двад­цат­ник мо­их пе­сен, ко­то­рые Ле­ва сде­лал на их тек­сты – то, что на­до: с ни­ми не стыд­но вы­сту­пать пе­ред лю­бой взы­ска­тель­ной ау­ди­то­ри­ей!

Мар­та по­до­шла к Ль­ву Иса­а­ко­ви­чу, об­ня­ла его, поцеловала, и ли­цо Левы рас­цве­ло благодарной улыб­кой.

– Так это – мой Ле­воч­ка, ко­то­рый и на статью из га­зе­ты мо­жет му­зы­ку на­пи­сать! – она с неж­но­стью по­гла­ди­ла его ко­рот­кие сед­ые во­ло­сы, из­ред­ка бро­сая ос­трые взгля­ды на Ан­то­на, на­хох­лив­ше­го­ся в углу ди­ва­на. – Под его му­зы­ку мож­но петь что угод­но: ло­зун­ги, ин­струк­цию к те­ле­ви­зо­ру… в том чи­сле и га­зет­ные строч­ки. – Она вер­ну­лась к сво­ей лю­би­мой афи­ше и при­ня­ла свою лю­би­мую по­зу. – Но они, мои дра­го­цен­ные со­ав­то­ры, уже вы­дох­лись! Бы­ли, мо­жет, ко­зыр­ны­ми ше­стер­ка­ми… Знаю точ­но, что на се­год­няш­ний день ни один из них не мо­жет… – Мар­те хо­те­лось вы­ра­зить­ся бо­лее рез­ко, но сдер­жи­ва­лась. – Ко­ро­че, из­вест­но, на что они спо­соб­ны. Вот на­пи­сал Гри­ша Са­дов­чен­ко од­ну един­ствен­ную вещь, «За­ре­во огней» (пра­вда, с мо­и­ми по­прав­ка­ми – че­рез строч­ку), по­то­му и во­шел в Эн­ци­кло­пе­дию оте­че­ствен­ной эс­тра­ды, ко­неч­но, вме­сте со мной… и с Ле­воч­кой. Без нас – преж­де все­го, без ме­ня, – ле­жи­те, сти­хи, в пи­ра­ми­дах, под­зе­мельях, ар­хи­вах. По­нял, Ан­тон Пав­ло­вич? Ис­кать дру­го­го сти­хо­твор­ца мне просто не­ког­да; а на тебя я столько сил положила и времени ухлопала... Как хо­чешь – но да­вай, ты смо­жешь, я знаю!

Ле­ва, по­чув­ство­вав, как Мар­та опас­но по­вы­ша­ет го­лос, и как в этом го­ло­се заз­ву­чал ме­талл, сде­лал не­у­те­ши­тель­ный вы­вод, что уста­на­вли­вать все­об­щий мир еще ра­но, а Мар­те на­до не ме­шать вы­ска­за­ть­ся. По­э­то­му он не со­об­ра­зил ни­че­го дру­го­го, как по­ско­рее (по-тихому!) ре­ти­ро­вать­ся в ка­би­нет, ко­то­рый ус­пеш­но сов­ме­щал со сту­ди­ей. Вклю­чил ко­лон­ки, на­дел науш­ни­ки: дес­кать, не ус­пе­ва­ет вы­пол­нить за­каз для кол­ле­ги, по­про­сив­ше­го аран­жи­ро­вать его про­из­ве­де­ния… Это ночью-то!

Пря­мо-та­ки бро­сил Ан­то­на, но обер­нул­ся на не­го: дер­жись!

Хо­ро­шо, ког­да есть, за что дер­жать­ся… Мар­та вы­ло­жи­ла все, обмякла, успокоилась, при­се­ла на ди­ван ря­дом с Ан­то­ном, потом достала свой ре­кла­мный бу­клет и ра­скры­ла на его ко­лен­ках. Бу­клет – отличный, да Ан­тон уже ви­дел его сто раз. Мар­та снова рассказывала о се­бе, под­кре­пляя свой жи­вой рас­сказ кар­тин­ка­ми и фо­то­гра­фия­ми в бу­кле­те, за­гля­ды­вая Ан­то­ну пря­мо в гла­за: все, ус­по­ко­им­ся, за­бу­дем мои воль­но­сти и гру­бо­сти, со­сре­до­то­чим­ся на глав­ном. У Ан­то­на го­ло­ва кру­жи­лась – и от шум­но­го ве­че­ра, и от Мар­ты, и от своих дум… Мар­та го­во­ри­ла как заведенная – на­ко­нец, умолкла, вздох­ну­ла ар­ти­стич­но, как учи­ли в те­атраль­ном ин­сти­ту­те:

 – Ведь ты же ме­ня не бро­сишь, пра­вда, Ан­то­ша, миленький?

Ку­да уж – бро­сать! И что значит «бросать», если так складывается...

Все это вре­мя че­рез ра­скры­тую дверь спаль­ни Ан­тон по­гля­ды­вал на гру­стную ро­зу, сдви­ну­тую вме­сте с ва­зоч­кой на край по­до­кон­ни­ка.

Ро­за, опу­ская го­ло­ву все ни­же, слов­но пов­то­ря­ла во­прос Мар­ты:
– Не бро­сишь? Не оста­вишь? По­ста­ра­ешь­ся?
Он не знал, на ка­кой из во­про­сов бу­дет труд­нее от­ве­чать.

***
 …Ан­тон дол­го не мог за­быть тот день рож­де­ния, ту Мар­ту, ко­то­рая ра­скры­лась ему с нео­жи­дан­ной си­лой – си­лой от­чая­ния. Нет, это не­воз­мож­но – не под­дер­жать ее же­ла­ние про­явить се­бя пол­но­стью, тво­рить пре­крас­ное, не­сти его лю­дям! Как бы она ни мо­ти­ви­ро­ва­ла свою на­стой­чи­вую про­сь­бу, Ан­тон по­ни­мал, что ей нуж­но на­стоя­щее (как она понимает это!), а не хал­ту­ра ка­ко­го-то сор­та, по­э­то­му, нес­мо­тря на свое кре­до, по­про­бо­вал пи­сать имен­но для Мар­ты. Он пе­ре­чи­тал ста­рые за­пи­си: кое-что пе­ре­чер­кнул и выкинул, кое-что до­пи­сал, пе­ре­де­лал не­дав­ние сти­хи – не понравилось; начал заново – вро­де не­пло­хо. Про­дол­жил ра­бо­ту с азартом – из-под его пе­ра вы­хо­ди­ли но­вые и но­вые стро­ки, отра­жаю­щие вре­мя, жизнь, че­ло­ве­че­ские пе­ре­жи­ва­ния и чув­ства. Вы­бирал тему, выстраивал фор­му, оттачивал слог – ста­рал­ся писать образно и до­ход­чи­во.

По­нял: нет ни­че­го труд­нее, чем из­ла­гать про­сто!

До­ра­ба­ты­вал, кон­тро­ли­руя се­бя, что­бы не… за­но­сить­ся за обла­ка. Ду­мал, бу­дет труд­но, а ока­за­лось – трудно и одновременно ин­те­рес­но. Так че­рез не­ко­то­рое вре­мя по­яви­лись сти­хи «Зо­ло­тая стре­ко­за», «За­будь свои оби­ды», «Ма­ма, не плачь», «Два ки­па­ри­са на ска­ле», «Ве­чер­ний дождь». Два пер­вых Мар­те очень пон­ра­ви­лись, Ле­ва тут же взял­ся за му­зы­ку – ра­бо­тал с азар­том, ка­ко­го дав­но не ис­пы­ты­вал. Осталь­ные три сти­хо­тво­ре­ния от­ло­жи­ли на по­том. Спу­стя пол­го­да Ан­тон на­пи­сал сти­хо­тво­ре­ние «Две­сти по­це­лу­ев», че­го сам от се­бя не ожи­дал.

Две­сти по­це­лу­ев – это мно­го или ма­ло?
Для ко­го-то – бес­ко­неч­но мно­го,
Для ко­го-то нич­тож­но ма­ло,

Но если боль­ше ни­че­го не бу­дет, то…
Но если боль­ше ни­ког­да не бу­дет, то
Но если боль­ше ни­ко­го не бу­дет, то…

Две­сти по­це­лу­ев – это на­ча­ло или ко­нец?
Две­сти по­це­лу­ев – для те­бя и для ме­ня!
Две­сти по­це­лу­ев – для нас с то­бой… 

О су­дь­ба, подари мне две­сти по­це­лу­ев люб­ви! 

Ан­тон за­бежал к Мар­те с Ле­вой бу­кваль­но на пол­ча­са: по­слу­шать «вжи­вую», как по­лу­чи­лось. Не­пло­хо, не­пло­хо… Ле­ве уда­лось сде­лать пе­сню в смешанном сти­ле – дав­но меч­тал, да сти­хов под­хо­дя­щих не по­явля­лось. Он бла­го­да­рил Ан­то­на от ду­ши, а Мар­та бы­ла пря­мо в вос­тор­ге, похваливала и посмеивалась:

– Вот ви­дишь, как здо­ро­во, и прин­ци­па­ми по­сту­пать­ся не приш­лось! Во­об­ще-то я по­ни­маю, что пи­сал с на­ту­ры, ви­жу, для ко­го пред­наз­на­че­ны эти две­сти по­це­лу­ев, про­сти за ка­лам­бур, толь­ко с мо­ей сто­ро­ны не­чест­но бу­дет уточ­нять все до ми­кро­на. Но микроны – не километры…

 Ан­тон сту­ше­вал­ся, толь­ко ви­ду по­да­вать не хо­тел:

– От­вле­чен­но пи­сать труд­но – во­об­ще… По­э­тому приходит­ся при­ме­ри­вать к се­бе, чтобы создать правдоподобный, живой образ!

Зря переживал! Мар­те не нуж­ны нуд­ные по­дроб­но­сти, и она не ста­ла раз­ви­вать пу­стую те­му, а ска­за­ла, что­бы не за­быть глав­ное:

– Да, вот что, Ан­тон Пав­ло­вич, очень важ­ное де­ло. Есть к те­бе большая про­сь­ба: у моряков ско­ро – праз­дно­ва­ние да­ты Во­ен­но-мор­ско­го фло­та, се­ва­сто­поль­цы ме­ня при­гла­ша­ют, нуж­на пе­сня. В тек­сте отра­зить: по­двиг на мо­ре и на су­ше, сим­во­ли­ку фло­та, свя­зать ис­то­ри­че­ски про­шлое и на­стоя­щее. Ду­маю, три-че­ты­ре че­тве­ро­стишия, за­пев, при­пев – и хва­тит. Схва­тил суть? Воз­ра­же­ний не при­ни­маю.

– Но я ни­ког­да не пи­сал… в та­ком ду­хе. И о фло­те…Мо­жет и не по­лу­чить­ся, – попробовал возразить Антон.

Лев Иса­а­ко­вич, вы­шедший на лест­ни­цу по­ку­рить в са­мом на­ча­ле раз­го­во­ра, по­явил­ся как раз во­вре­мя: вле­тел стрем­глав, слов­но выр­вал­ся из тя­ну­ще­го­ся за ним лег­ко­го шлей­фа си­га­рет­но­го ды­ма. Он переглянулся с Мартой и пре­ры­ви­сто за­го­во­рил:

– Нет уж, ува­жа­е­мый Ан­тон Пав­ло­вич, мы с Мар­точ­кой все об­су­ди­ли и ре­ши­ли еще вче­ра. И все у вас пре­крас­но по­лу­чит­ся, бо­лее того, на­до поспешить. Но это не все, что требует быстроты. Понимаешь, зво­ни­ли из ад­ми­ни­стра­ции До­нец­ка: в нояб­ре у шах­те­ров юби­лей «вре­за­ния» в ка­кой-то пласт – то­же про­си­ли пе­сню. Зная нас с Мар­той, ска­за­ли, что рас­счи­ты­ва­ют на нас. Вре­мя есть, по элек­трон­ной поч­те уточ­нят, что хо­те­ли бы ус­лы­шать в пе­сне, пе­ре­чи­слят клю­че­вые сло­ва и фра­зы, поэтому и в данном случае не стоит отказывать­ся, за­ра­нее бить тре­во­гу.

Мар­та кивала, улыбаясь, а затем до­ба­ви­ла, «за­дви­гая» Ле­ву в ка­би­нет, что­бы из­ба­вить­ся от неприятного ды­ма:

– И вот что еще. Все сти­хи, на­пи­сан­ные для ме­ня, сто­ят де­нег. Сколь­ко бы ты хо­тел за них вме­сте? Или за каж­дое по от­дель­но­сти?

– Вот уж не ожи­дал та­ко­го во­про­са, – улыб­нул­ся в от­вет Ан­тон. Он думал, что привык ко всему, а выходит... – Смею на­деять­ся, это шут­ка?

– А что, де­нь­ги вас ос­кор­бля­ют, гос­по­дин по­эт? – спро­си­ла Мар­та со всей воз­мож­ной серьез­но­стью. – Что за человек, наивный до предела! Нет, вы – не аку­ла в шоу-биз­не­се! Зна­ете, сколь­ко бе­рут ма­сти­тые по­э­ты-пе­сен­ни­ки, к при­ме­ру, за текст к од­ной пе­сне – ког­да пи­шут по за­ка­зу по­пу­ляр­ной те­ле- или ки­но­звез­ды? От пя­ти­сот до ты­ся­чи дол­ла­ров! Из мое­го же кру­га, где лю­ди по­скром­нее и за­про­сы по­ни­же… Например, Сер­гей Бу­ра­вин бе­рет за пе­сню пять­сот – как пра­ви­ло; ну, бы­ва­ет, что три­ста – это для бед­ных. Так и го­во­рит: для бед­ных или в пользу бедных!

Ан­тон не мог скрыть своего изу­мле­ния:

– Так вы за­пла­ти­ли ему за два аль­бо­ма, как они… «Кре­сти­ки-но­ли­ки» и «Ге­ни­аль­ность – не по­рок»… Не­мы­сли­мая сум­ма по­лу­ча­ет­ся!

Тут уж Мар­та са­ма изу­ми­ла Ан­то­на – в ко­то­рый раз за се­год­ня:

– Ни­ка­кой сум­мы не по­лу­ча­ет­ся. Он на­пи­сал тек­сты, по­ка­зал на ра­дио «Но­вый шан­сон», где его зна­ют как облу­плен­но­го, при­нес мне, и мы еще дол­го с ни­ми во­зи­лись… В дан­ном слу­чае – это он за­ка­зал нам с Ле­вой и…

– И за­пла­тил вам сам! – до­га­дал­ся Ан­тон.

– Нет, мы ни­че­го не бра­ли с не­го, ведь это и нам ин­те­рес­но, по­ни­ма­ешь? То есть – раз­ные бы­ва­ют ва­ри­ан­ты, – Мар­та не зна­ла, как объяс­нять все за­ко­ны и тон­ко­сти жан­ра Ан­то­ну, остав­ше­му­ся та­ким же на­ив­ным, как и ра­нь­ше. Вот ведь попался «бедный, но честный»! – А в на­шем с то­бой слу­чае… На твои сти­хи мы на­пи­сали в об­щей слож­но­сти уже три пе­сни – а дру­гие? Дру­гие сти­хи? Что будет с ними? Вот «Ма­ма, не плачь», «Два ки­па­ри­са», «Ве­чер­ний дождь» – если из них не сде­ла­ем пе­сен, ку­да ты их де­нешь?

– Как – ку­да? Бу­дут про­сто сти­хи, как я и за­ду­мы­вал, – удив­ле­нию Ан­то­на не бы­ло гра­ниц. – Тек­сты для пе­сен пи­сать не бу­ду, не со­би­рал­ся, а сти­хи – они ими и оста­нут­ся. В сле­дую­щий сбор­ник вклю­чу, ког­да бу­ду из­да­вать (если дело дойдет до издания!), вот и все. Да я и не рас­счи­ты­вал, что по­лу­чат­ся имен­но пе­сни, если чест­но…

Ле­ва все-таки вы­шел из ка­би­не­та, от­крыв на­стежь фор­точ­ку и за­тво­ряя за со­бой дверь по­плот­нее. Мар­та вос­клик­ну­ла:

– Нет, Ле­ва, ты слы­шал? Ан­то­на Пав­ло­ви­ча де­нь­ги не ин-те-ре-су-ют! Он – мил­лио­нер с ос­тро­ва Ка­при! С Ямай­ки! С Юж­но­го или Се­вер­но­го по­лю­са! Пом­нишь, как он го­во­рил, что глав­ное (или лучшее?) в жиз­ни да­ет­ся да-ром! Да­же сти­хо­тво­ре­ние такое на­пи­сал, если не ошибаюсь, и называется оно… Из головы вылетело!

– Да-а-а… – про­тя­нул Ле­ва. – С Ан­то­ном скуч­но ни­ког­да не бу­дет… Тем не ме­нее, что за­ка­за­ли мо­ря­ки и шах­те­ры, они обя­за­тель­но опла­тят, раз об­еща­ли. Сколь­ко – по­ка не зна­ем. Осо­бых усло­вий мы не вы­дви­га­ем, ибо это не це­ле­со­об­раз­но. Но ты пой­ми, Ан­то­ша, что­бы жить, на­до уметь все это учи­ты­вать… – Лев Иса­а­ко­вич долго распинался, но так и не смог до­ка­зать Ан­то­ну, что дру­гим по­нят­но без слов. – Ну, Мар­та объяснит, она лучше со­об­ра­жа­ет в та­ких во­про­сах.

– При­хо­дит­ся со­об­ра­жать, лад­но, раз­бе­рем­ся, дай­те по­ду­мать – как, – под­твер­ди­ла Мар­та, раз­гля­ды­вая Ан­то­на, буд­то ви­де­ла его впер­вые и соображая, как бы уговорить его на дальнейшее. – Знаю, ты спешишь, дружочек, но еще од­но, чуть не за­бы­ла... Сер­гей Ана­ста­сов, лау­ре­ат все­го, че­го толь­ко мож­но быть лау­ре­а­том в Бол­га­рии (ведь помнишь его?), – бу­дет де­лать свою про­грам­му в «Ака­де­ми­че­ском», че­рез пол­го­да. Со мной – два но­ме­ра. Ан­то­ша, го­луб­чик, по­ду­май, что­бы… при­лич­но и клас­си­че­ски – ну, ты зна­ешь, хо­тя бы од­ну пе­сню. Левочка считает, что за основу можно взять «Два ки­па­ри­са»? Как?

Лева кивнул, а Мар­та ждала, что ответит Ан­тон. Антон приз­нал­ся се­бе, что уже ни­че­му не удив­ляет­ся, толь­ко при­ни­ма­ет все но­вые «эс­тра­дные» пи­лю­ли: так жи­вут ар­ти­сты, так пи­шут­ пе­сни и не пе­сни, шля­ге­ры и не шля­ге­ры! Ухо­дя, твер­до заявил, что понял ситуацию, что не воспользуется случаем, что, мол, де­нь­ги ему не нуж­ны, а если и на­пи­шет что-то под­хо­дя­щее, то бес­ко­рыст­но, ра­ди ис­кус­ства и ра­ди…

 Ан­то­ну бы­ло все рав­но, что Мар­та с Ле­вой так его и не по­ня­ли. 

Ког­да-ни­будь Мар­та… А по­ка пусть все ос­та­ет­ся как есть.

Мар­та всег­да бы­ла ря­дом с ним.

***
 Пе­сни Ль­ва По­тоц­ко­го на сло­ва Ан­то­на Ру­да­ко­ва в ис­пол­не­нии Мар­ты Стре­лец­кой на­хо­ди­ли свое­го слу­ша­те­ля. По­яви­лась своя, пусть не­боль­шая, но приятная ау­ди­то­рия. На та­ких кон­цер­тах к Ан­то­ну под­хо­ди­ли мо­ло­дые де­вуш­ки, вро­де как по­клон­ни­цы, говорили комплименты, восхищались. Как-то раз ему по­ка­за­лось, что сре­ди них – Диа­на, и он де­мон­стра­тив­но отвер­нул­ся, да­же не убе­див­шись: она ли… В ин­сти­ту­те ста­ли по­го­ва­ри­вать о его но­вом твор­че­ском ам­плуа. Петр Ан­дре­евич Сте­па­нов, с ко­то­рым Ан­тон стал­ки­вал­ся часто, поз­дра­влял его с за­мет­ны­ми достижения­ми, ме­нь­ше по­дра­зу­ме­вая на­уч­но-про­све­ти­тель­скую ра­бо­ту, а боль­ше – пе­сен­ное твор­че­ство.

– Вы ста­но­ви­тесь важ­ной пти­цей! – го­во­рил он Ан­то­ну с лег­кой иро­ни­ей. – Смо­три­те, не во­зом­ни­те о се­бе слиш­ком вы­со­ко, а то уж нас, зау­ныв­ных «жуков» и «бу­кво­е­дов», вов­се за­ме­чать пе­ре­ста­не­те!

Петр Ан­дре­евич по-настоящему ра­до­вал­ся, что Ан­то­ну уда­лось про­явить се­бя в та­ком «амплуа» тогда, как дру­гие уда­ри­лись кто во что го­разд… На ка­фе­дре бол­та­ли вся­кое; почитатели ждали, когда выйдет новая книжка стихов; «доброжелатели» при­пле­та­ли к ме­сту и не к ме­сту Мар­ту и Ди­а­ну, вспо­ми­на­ли ува­жа­емую Тать­я­ну Алек­сан­дровну; завистники только «шипели» вслед. До Ан­то­на, к сча­стью, это до­но­си­лось ред­ко, и если он слы­шал что-то – ви­ду не по­да­вал: за­чем лиш­ний раз да­вать по­вод для спле­тен? Его боль­ше вол­но­ва­ло дру­гое (а во­об­ще, ка­за­лось стран­ным), что все счи­та­ли: к не­му при­шел ус­пех – это­го он не ожи­дал. Лев Иса­а­ко­вич толь­ко по­сме­ивал­ся над Антоновыми проблемами и под­де­вал, свое­го, как он го­во­рил, «со­ав­то­ра». По­э­ты-пе­сен­ни­ки по-раз­но­му ре­а­ги­ро­ва­ли на по­явле­ние не­кой кон­ку­рен­ции, но, зная Мар­ту Стре­лец­кую, до­га­ды­ва­лись, что «мо­да на Ан­то­на», как и мо­да на чи­стую клас­си­ку, дол­го не про­дер­жит­ся. Точно? Как знать, как знать…

В кон­це ап­ре­ля Мар­та по­зво­ни­ла, поз­дра­ви­ла Ан­то­на Пав­ло­ви­ча с днем рож­де­ния (не­у­же­ли за­пом­ни­ла?), по­же­ла­ла здо­ро­вья, творческих ус­пе­хов и сча­стья. Ле­ва при­со­е­ди­нил­ся к ней. Пе­ре­ки­нув­шись с Ан­то­ном каки­ми-то нез­на­чи­тель­ны­ми фра­за­ми, Марта ска­за­ла, что у нее есть по­да­рок, сей­час и по­да­рит – по те­ле­фо­ну.

– Как это? – спро­сил Ан­тон, уже при­выкший к сюр­при­зам Мар­ты.

– Вот, Ан­тон, по­слу­шай, ка­кой факс при­шел мне по­зав­че­ра. По­дож­ди се­кун­ду, – ска­за­ла Мар­та и за­ше­ле­сте­ла бу­ма­га­ми. – Чи­таю с ли­ста: 15 ав­гу­ста, то есть че­рез три с по­ло­ви­ной ме­ся­ца, со­сто­ит­ся Ев­ро­пей­ский фе­сти­валь шля­ге­ров в Ве­не под де­ви­зом: «Ле­то, мо­ло­дость, лю­бовь». Мне пред­ло­жи­ли при­нять в нем уча­стие, а для это­го на­до под­го­то­вить две пе­сни, со­вер­шен­но но­вые, од­на из ко­то­рых про­зву­чит имен­но 15-го чи­сла, в день от­кры­тия фе­сти­ва­ля, а дру­гая – 20-го, в день зак­ры­тия. Для са­мо­го кон­ку­рса у ме­ня кое-что есть – и все на твои сло­ва: «Дождь», «Ки­па­ри­сы» или «По­це­луи»… Ле­ва до­де­ла­ет как на­до, сло­вом, вы­брать есть из че­го. Но две но­вые пе­сни – это вынь да по­ложь. По­ни­ма­ешь?

Ан­тон от­ве­тил, что по­ня­тия не име­ет, как пи­сать для ка­ких-то кон­кур­сов, да и ра­бо­та за­да­ви­ла нещадно: в ин­сти­ту­те ско­ро сес­сия, по­ло­ви­на пре­по­да­ва­те­лей бо­ле­ют, он остал­ся – один за всех. К тому же три го­да подряд в от­пу­ске не был, даль­ше это тер­петь нель­зя! Хо­те­лось бы сы­на по­ви­дать, что ли... Толь­ко где та Ав­стра­лия, как там Ар­ка­дий – зво­нит-то очень ред­ко! А фе­сти­валь – со­вер­шен­но не по­нят­но, что за те­ма, как ее ра­скрыть пра­виль­но. Нет-нет, лучше «не браться за гуж»...

– Как – не браться? Что непонятно? Что тут можно не по­ни­мать? – ис­крен­не уди­ви­лась Марта. – Ты, как всегда, сомневаешься зря. На­до только пред­ста­вить, чтоб рас­цве­та­ло кра­ска­ми ле­то, сия­ла мо­ло­дость, ца­ри­ла лю­бовь, сло­вом – ура тор­же­ству жиз­ни! Дол­жны быть очень про­стые, хо­ро­шие, до­ход­чи­вые и по­нят­ные всем сло­ва, что­бы пе­ли все кру­гом: и де­ти, и взро­слые, и ста­ри­ки. Су­пер­шля­гер! По­нял?

– Супер?! Не знаю… – про­тя­нул Ан­тон.

– Ну, что это, к при­ме­ру: вста­ло солнце – пре­крас­но, по­шел те­плый дож­дик – за­ме­ча­тель­но, вы­шла лу­на – что мо­жет быть луч­ше для двоих, если в их серд­цах жи­вет лю­бовь! – изощ­ря­лась в сво­ей фан­та­зии Мар­та. – Или в та­ком же ду­хе. Те­бе вид­нее: ты – по­эт, не ис­кус­ствен­но вы­ра­щен­ный, не ан­га­жи­ро­ван­ный на час. Ты – это ты. Что ка­са­ет­ся от­пу­ска… – она за­мол­ча­ла, «про­кру­чи­вая» в го­ло­ве не­ко­то­рые ва­ри­ан­ты, на­пе­ла что-то... – Офи­циаль­ное при­гла­ше­ние на фе­сти­валь по­лу­чу толь­ко я, но, как на­пи­са­но в до­пол­ни­тель­ной гла­ве, вме­сте с ис­пол­ни­те­лем мо­гут при­быть и ав­то­ры тек­ста и му­зы­ки, усло­вия ого­ва­ри­ва­ют­ся осо­бо. Что такое – «особо»? Не знаю пока, но ду­маю, все утря­су. Ко­неч­но, без Ле­воч­ки я ни­ку­да не ез­жу, а без те­бя… В дан­ном слу­чае ты – ав­тор всех мо­их пред­по­ла­га­емых но­ме­ров, как, впро­чем, и Ле­ва, по­э­то­му я имею пра­во на­стаи­вать, что­бы вы с Ле­вой – оба – бы­ли при мне. На этот счет не вол­нуй­ся, а то еще увяз­нешь не в тех раз­мы­шле­ниях – те­бе не на поль­зу. Сло­вом, я все ула­жу, – ус­по­ко­ила Мар­та. – Глав­ное, пи­ши сти­хи и не от­кла­ды­вай в дол­гий ящик. А те­перь о при­ят­ном: ска­жи, а ты когда-нибудь был в Ав­стрии, в Ве­не?

– Нет, не был... Слу­чай по­дво­ра­чи­вал­ся, но ви­дишь ли… – Ан­тон не знал, как объяс­нить Мар­те, что был за гра­ни­цей толь­ко один раз, да и то в Поль­ше, хо­тя иног­да вы­па­да­ли воз­мож­но­сти съез­дить ку­да-то еще. Дру­гие-то в институте – по нес­коль­ку раз в год, а он…

– Вот и чуд­но! – об­ра­до­ва­лась она. – В ав­гу­сте там за­ме­ча­тель­но – ду­маю, за­о­дно и от­дох­нешь нем­но­го. А с сы­ном по­том раз­бе­решь­ся, в од­ну ку­чу-ма­лу все ва­лить не на­до. И не обязательно тащиться в Австралию, можно встретиться с ним и поближе... Уф, да­же уста­ла объяс­нять. Ан­то­ша, ты все по­нял?

– Да, по­жа­луй, толь­ко не сов­сем, – отвечал он.

– Ну, еще пой­мешь, не вол­нуй­ся, – за­кон­чи­ла Мар­та, на­де­ясь, что убе­ди­ла нес­го­вор­чи­во­го по­э­та. – Еще раз – с днем рож­де­ния, и пи­ши то,  что я про­шу. Мо­гу, ко­неч­но, пе­ре­слать по Ин­тер­не­ту весь па­кет фе­сти­валь­ных до­ку­мен­тов, но к че­му те­бе на­прас­но вре­мя те­рять? Те­бе ведь и так все яс­но, а если что – зво­ни, под­ска­жу!

На май­ские праз­дни­ки у Ан­то­на вы­да­лось нес­коль­ко сво­бод­ных дней. Обыч­но в та­ких слу­чаях он пре­да­вал­ся при­ят­но­му от­дыху, чи­тал от­ло­жен­ные за­ра­нее кни­ги, бе­се­до­вал с от­цом, зво­нил ста­рым друзьям, при­гла­шал к се­бе – не упу­скал слу­чая посидеть с ни­ми «у камина» или порезвиться «на природе». Иног­да зво­нил но­во­явлен­ным по­клон­ни­цам, но вот встре­ча­ть­ся с ни­ми, про­во­дить спе­циаль­но от­ве­ден­ное вре­мя –  осо­бен­но по­сле то­го, как вы­шло с Ди­аной – нет! Сра­ба­ты­вало зау­чен­ное, за­му­чен­ное пра­ви­ло, которое нарушил только однажды – и ничего хорошего не вышло… И не то, что­бы ис­кал по­доб­ную Мар­те или про­ти­во­по­лож­ную Татья­не, но, зная свой ха­рак­тер, по­ни­мал, что увлечь­ся кем-то серьез­но – очень да­же мож­но, и хо­чет­ся, и нуж­но, только… Снова и снова бередил душеную рану: Татья­на на­у­чи­ла од­но­му, Диа­на на­стро­ила ина­че, а Мар­та… Вот ведь как скрутила! С другой стороны, он начал бояться попасть в за­ви­си­мость от любой женщины, но еще больше – обнаружить в ней сход­ство или нес­ход­ство с Мартой, на­з­вать эту, не знакомую пока женщину –  не­ча­ян­но! –  име­нем обожаемой Марты.

Ах, тонкий, чувствительный поэт, что ж ты тянешь непозволительно долго? Когда собираешься жить полноценной жизнью, а не вымышленными, написанными тобою же строками?! Или ждешь, что все разре­шит­ся са­мо со­бой, а сам думаешь: луч­ше не се­год­ня, да, толь­ко не се­год­ня и не зав­тра, по­том, все когда-нибудь потом… Когда же? 

                   Потом? Спро­шу себя в по­след­ний раз:
                   «Когда – по­том? И как же быть сей­час?» 

Как быть сейчас – этого он не знал; знал только одно: дел не убавлялось, и од­ной из его приятных за­бот был отец. По­сле отъез­да Татья­ны с Ар­ка­шей Па­вел Ни­ко­ла­е­вич пе­ре­брал­ся к Ан­то­ну – и они не­пло­хо по­ла­ди­ли. Ан­то­на ра­до­ва­ло, что здо­ро­вье отца не вы­зы­ва­ло осо­бой тре­во­ги – не то, что по­сле смер­ти ма­мы, а осталь­ное – при­ло­жит­ся… Ра­нь­ше Па­вел Ни­ко­ла­е­вич ред­ко на­ве­щал се­мью сы­на: сквер­ный ха­рак­тер сно­хи от­тал­ки­вал его, а внук сам приез­жал к не­му в го­сти и до­воль­но ча­сто. Те­перь они с Ан­то­ном прис­по­со­би­лись ве­сти хо­зяй­ство, под­дер­жи­вать об­щие ин­те­ре­сы, не ме­шать друг дру­гу – по воз­мож­но­сти. Тать­я­ну ста­ра­лись не вспо­ми­нать, на­де­я­лись, что Антон устроит свою личную жизнь, а там, глядишь, и Ар­ка­дий вер­нет­ся (?), вот тог­да…

К по­явле­нию Мар­ты в жиз­ни Ан­то­на Па­вел Ни­ко­ла­е­вич от­нес­ся сна­ча­ла весь­ма на­сто­ро­жен­но, вспо­ми­ная бесподобные «фо­ку­сы Ди­аны», но по­том ус­по­ко­ил­ся: на­до же сы­ну как-то ме­нять свою жизнь или хо­тя бы вно­сить в нее раз­но­об­ра­зие. Конечно, нужна жена, семья, он еще молод... Лишь бы дожить до его счастья! Ког­да Ан­тон рас­ска­зал ему о фе­сти­ва­ле, Па­вел Ни­ко­ла­е­вич да­же об­ра­до­вал­ся:

– И че­го? На­пи­ши ей, не упи­рай­ся, как тот ба­ран. Да те­бе, мо­жет, и по­ве­зет – нео­жи­дан­но и бес­по­во­рот­но! Те­рять те­бе не­че­го, а ху­же не бу­дет, да и… по­ет она за­ме­ча­тель­но, – сло­вом, обо­дрял сы­на. – Фе­сти­валь – это же здо­ро­во! А пе­сня... – Па­вел Ни­ко­ла­е­вич нео­жи­дан­но вспом­нил, что у Ан­то­на бы­ло ког­да-то од­но милое сти­хо­тво­ре­ние, пе­ревод с ан­глий­ско­го. Вы­та­щил на свет са­мый пер­вый, то­ню­сень­кий сбор­ни­чек сти­хов Ан­то­на, на­по­ло­ви­ну са­миз­да­тов­ский, вы­пу­щен­ный в сту­ден­че­ские го­ды, без наз­ва­ния. «Сти­хи» – толь­ко и на­пи­са­но на об­лож­ке, да фа­ми­лия и ини­циа­лы ав­то­ра… На­шел это сти­хо­тво­ре­ние.

– Пом­нишь его? – спро­сил он, улы­ба­ясь и вспо­ми­ная о том, как Ан­тон толь­ко на­чи­нал серьез­но за­ни­мать­ся твор­че­ством. – Ты тог­да еще но­сил­ся с эт­им пе­рево­дом, пе­ре­де­лы­вал, пе­ре­пи­сы­вал ва­ри­ан­ты.

– Пом­ню, ко­неч­но, – от­ве­тил Ан­тон.

– По­слу­шай! – Па­вел Ни­ко­ла­е­вич про­чи­тал сти­хо­тво­ре­ние с вы­ра­же­ни­ем, сде­лав ак­цент на по­след­них двух стро­ках.               

ПО­СЛАЛ Я СТРЕ­ЛУ…
I SHOT AN AR­ROW IN­TO THE AIR…                                

По­слал я стре­лу и, на солнце свер­кая,
Она устре­ми­лась, ку­да – я не знаю.
По­лет её был так вы­сок и да­лек,
Что взгля­дом дог­нать я не смог.

 И песню пропел я, на ар­фе играя,
Ум­чал её ве­тер, ку­да – я не знаю.
Ис­кать ли её в цвет­ни­ках, вдоль до­рог,
В го­рах, где гу­лял ве­те­рок?

…На­шел я стре­лу, что, пром­чав­шись, за­стря­ла
В вер­хуш­ке со­сны, не­вы­со­кой и ста­рой,
А пе­сню, с на­ча­ла и до кон­ца,На­шел я у луч­ших дру­зей, в их серд­цах!       

– Вспом­нил, сы­нок? – ла­ско­во спро­сил Па­вел Ни­ко­ла­е­вич, и Ан­тон улыб­нул­ся в от­вет, при­по­ми­ная ис­то­рию это­го юношеского пе­рево­да. – Ви­дишь, ты ведь сам на­пи­сал, что пе­сня ос­та­ет­ся жить, жить в серд­цах луч­ших дру­зей. Замечательная идея!

– Да, ко­неч­но, – со­гла­сил­ся Ан­тон, прос­ма­три­вая дав­но за­бы­тый сбор­ник. – Толь­ко пе­сня дол­жна быть хо­ро­шей, а друзья – на­стоя­щие.

– Ко­неч­но! – за­сме­ял­ся Па­вел Ни­ко­ла­е­вич. – Вот ты и со­бе­ри, как го­во­ри­ли в не­дав­ние го­ды, на­стоя­щих дру­зей – этой са­мой, хо­ро­шей пе­сней. Вспом­ни те пе­сни, ко­то­рые мы, или вы, пе­ли в юно­сти. Тог­да пе­сня бы­ла путеводной звездой! Те­перь-то от нее тре­бу­ет­ся, что­бы она...

– Что­бы она бы­ла шля­ге­ром, – под­ска­зал Ан­тон.

– Пусть так, – про­дол­жил Па­вел Ни­ко­ла­е­вич. – Сти­хи – это ба­за, без слов нет пе­сни. Вер­но? Из пе­сни сло­ва не вы­ки­нешь… – он за­молк, по­крях­тел по-ста­ри­ков­ски: – По­ют те­перь, бы­ва­ет, не понять о чем: бух, бах, трам-та­ра­рам, дер­га­ют­ся, как за­ве­ден­ные «щел­кун­чи­ки», да раз­ве это – му­зы­ка, раз­ве это – пе­сня? «Рок», «поп», «кайф» – что за сло­ва та­кие ку­цые? Кто их придумал? Счи­та­ют, что мо­дно… Ка­кая тут мо­да? Все ку­пи­ли – это пра­вда, вро­де как за де­нь­ги мож­но что угод­но пе­сней наз­вать. «Народные», «заслуженные»... Уж по те­ле­ви­зо­ру-то че­го толь­ко не уви­дишь – иног­да луч­ше и не вклю­чать: не кон­кур­сы пе­сен или ис­пол­ни­те­лей, а кон­кур­сы – у ко­го боль­ше де­нег за это безобразие за­пла­че­но… Так и но­ро­вят об­ра­тить зри­те­ля в под­да­ки­ва­юще­го бол­ван­чи­ка! – рас­хо­дил­ся отец. – Нет, я уве­рен, не каж­до­му мож­но де­нь­га­ми гла­за за­ма­зать, слух зак­рыть!

Ан­тон с ин­те­ре­сом при­слу­ши­вал­ся к пыл­ким рас­суж­де­ниям от­ца – тот ни­ког­да ра­нь­ше не при­ни­мал со­вре­мен­ное эс­тра­дное ис­кус­ство так близ­ко к серд­цу, а про се­бя уже ду­мал о том, что «По­слал я стре­лу…» – не­пло­хое сти­хо­тво­ре­ние. По­лу­чит­ся ли из не­го пе­сня? По­дой­дут ли Мар­те эти сло­ва – имен­но к та­ко­му слу­чаю, к фе­сти­ва­лю? Если да, то… ну­жен при­пев. Он тут же взял ра­бо­чую те­тра­доч­ку, сходу наб­ро­сал при­пев, то есть идею при­пе­ва: 

Пе­сня, стре­лою ле­ти,
Будь мне на­деж­дой в пу­ти! 

От­ста­вить ли так? Нет, сле­ду­ет по­ду­мать хо­ро­шень­ко…

Отец, за­гля­ды­вая Ан­то­ну че­рез пле­чо, одоб­ри­тель­но ки­вал: он уже ус­пел по­остыть нем­но­го от собственной тирады.

– Так, так, сы­нок… – Па­вел Ни­ко­ла­е­вич обыч­но с ос­то­рож­но­стью от­но­сил­ся к сти­хам сы­на, не вы­ска­зы­ва­ясь ка­те­го­рич­но, если что-то не нра­ви­лось сразу. Он с ра­до­стью под­дер­жи­вал Ан­то­на в но­вых на­чи­на­ниях – так и сам­ому жить ве­се­лее! Ему хо­те­лось быть хоть и сла­бой, но под­держ­кой сыну, а не об­узой, осо­бен­но по­сле отъез­да сно­хи и вну­ка. – А Мар­та Бо­ри­сов­на, если я пра­виль­но рассудил, пред­ла­га­ет стоя­щее де­ло. Ведь тебе и самому скучно заниматься одним и тем же! А в институте до скончания века будет то же самое... Там всегда успеешь... Про­шу, не от­ка­зы­вай­ся, по­про­буй, у те­бя дол­жно по­лу­чить­ся.

– Ты так дей­стви­тель­но счи­та­ешь? – отор­вал­ся от те­трад­ки Ан­тон.

– Ко­неч­но же! – за­ве­рил отец. – Да­вай, Ан­то­ша, по­ста­рай­ся: гля­дишь, и по те­ле­ви­зо­ру те­бя по­ка­жут, да по всем про­грам­мам... Мо­жет, и в Ав­стра­лии уви­дят… Ну, не бу­ду, не бу­ду, – спох­ва­тил­ся он, за­ме­тив, как пом­рач­нел Ан­тон при упо­ми­на­нии об Ав­стра­лии. По­э­то­му ти­хо за­кон­чил: – Вот твоя мать бы по­ра­до­ва­лась, если бы до­жи­ла…

...Ма­ма всегда вни­ма­тель­но относилась к Ан­то­ну, по­ощ­ря­ла его твор­че­ство с ранне­го дет­ства, радовалась его способностям и успехам. По­ра­до­ва­лась бы те­перь? Да осо­бен­но ра­до­вать­ся не­че­му, но речь не о том. Уди­ви­тель­но, как в па­мя­ти от­ца все сох­ра­ни­лось и пе­ре­пле­лось, как он уме­ет пом­нить про­шлое, по­ни­мать на­стоя­щее, как ред­ко соз­да­ет про­бле­мы! Добрый и деликатный человек! Ан­тон по­ду­мал, что если ему не вез­ло в од­ном, то уж в дру­гом-то по­вез­ло точ­но, с от­цом, на­при­мер.

Или вре­мя, в са­мом де­ле, бес­при­страст­но и ми­ло­сер­дно – к не­ко­то­рым лю­дям? Или эти лю­ди су­ме­ли ощу­тить се­бя так, что са­ми мо­гут быть хо­зя­ева­ми свое­го вре­ме­ни – в не­ко­то­рых пре­де­лах? Пав­лу Ни­ко­ла­е­ви­чу ока­за­лось по си­лам пе­ре­жить ста­рые по­те­ри и до­стой­но встре­тить те пе­ре­ме­ны и не­при­ят­но­сти, которые преподнесло ему но­вое вре­мя, Ан­то­ну же оста­ва­лось толь­ко сле­до­вать его при­ме­ру. По­эт всег­да дол­жен чув­ство­вать то вре­мя, в ко­то­ром жи­вет: оста­на­вли­вать или по­то­ра­пли­вать вре­мя – не­воз­мож­но, под­страи­вать­ся под не­го – не сто­ит, а за­пе­чат­леть его в пол­ной ме­ре – чрез­вы­чай­но труд­но.

Ан­то­ну ни­ког­да не жилось лег­ко, и те­перь было не лег­че, чем ра­нь­ше.

 ***
 На фе­сти­валь Ан­тон су­мел на­стро­ить­ся до­воль­но бы­стро, ис­поль­зуя лю­би­мый профессиональный при­ем: мы­слен­но при­под­нял се­бя над пов­се­днев­но­стью, по­ста­вил се­бя (или Мар­ту?) на огром­ную сце­ну, рас­цве­чен­ную зе­ле­ны­ми огня­ми ле­та, с пе­ни­ем птиц, пор­ха­ни­ем ба­бо­чек, тая­ни­ем лег­ких обла­ков, бла­гоу­ха­ни­ем цве­тов… Кра­си­во? Прив­ле­ка­тель­но? Нра­вит­ся?  Взял в ру­ки цвет­ные фло­ма­сте­ры, что де­лал очень ред­ко, и то ра­нь­ше, мно­го лет на­зад, толь­ко ког­да учил сы­ниш­ку ри­со­вать. На­ри­со­вал, что пред­ста­ви­лось: солнце, ба­бо­чек, цве­ты, птиц, а в цен­тре, по­че­му-то, – пу­че­гла­зо­го, ве­се­ло­го по­пу­гая, очень по­хо­же­го на на­стоя­ще­го, ка­кой был у его дру­га в дет­стве. Па­вел Ни­ко­ла­е­вич про­сто раз­ве­се­лил­ся, гля­дя на эти ри­сун­ки, го­во­рил, что сам го­тов впасть в дет­ство!

– По­пу­гай? – спросил он.

– Ага… – Антон еще подрисовал попугаю смешной хохолок.

– Ну, и что? Под­хо­дит, ведь это – эк­зо­ти­ка, изю­мин­ка, ред­ко ис­поль­зу­е­мый об­раз. Так сказала бы Марта, – подтвердил отец. – Позвони ей!

Да, Март­е понравилась эта пестрота, и она пред­ло­жила Антону сде­лать по­пу­гая главным героем пе­сни, потому что Павел Николаевич прав: попугай – «не слиш­ком ча­сто ис­поль­зуе­мый об­ра­з».

– Да­вай-ка, при­кинь, Ан­то­ша! – и тут же «при­ки­ну­ла» са­ма: фа­сон пла­тья, ту­фли, при­че­ску и весь ан­ту­раж… Рит­мич­ная, пуль­си­рую­щая му­зы­ка… Син­ко­па­ми – раз, два, три… хо­ро­шо. Ели бы еще и зри­те­ли на­у­чи­лись хло­пать на сла­бую до­лю! Так, так, так… – Го­дит­ся, даю свое «доб­ро»! А что еще?  О чем бу­дет вто­рая пе­сня?

– Еще… – у Ан­то­на под­спуд­но  по­яви­лась еще од­на за­дум­ка: – Те­му люб­ви и неж­но­сти – хо­ро­шо бы ра­звить от об­ра­за лу­ны, ко­то­рая так и про­сит­ся в задушевную пе­сню. По кон­тра­сту с пер­вой, эк­зо­ти­че­ской и за­дор­ной, эта дол­жна быть очень за­ду­ше­вной, неж­ной, с лег­кой грус­тин­кой – с лег­кой, а не при­да­влен­но-пе­чаль­ной.

– Дай-ка подумать… Знаешь, пойдет, только не переборщи с печалью, знай меру. – У самой в уме: наряд, выход, лирическое сопровождение… Обязательно – аккордеон, переборы… Или попробовать скрипки? – Ладно, начинай, голубчик, не отвлекайся на пустяки. Жду! – Марта положила трубку. Она была довольна: так пойдет, только бы у Антона получилось именно то, что надо, только бы Левочка не подвел!

– Хоть бы не промахнулись! – как заклинание повторяла она по нескольку раз в день. – Да поскорее бы творили, а то надо успеть еще и в РАО зарегистрировать – знаем их всех, «стражей авторских прав»!!!

– Да, надеюсь, он сумеет, он умница, – вторил ей Левочка, подумывая, как использовать в этих песнях свои музыкальные заготовки.

Антон же... «Лето, молодость, любовь» – вот девиз радости, девиз жизни, девиз Марты, – думал он, представляя себе Марту, словно созданную для лета, для воплощения вечной молодости, для любви…

Ро­за, стоя­щая все там же, у Мар­ты, на по­до­кон­ни­ке спаль­ни,
перестала улыбаться; она погрустнела,
скло­ни­ла го­ло­ву еще ниже, начиная увядать
и рис­куя вы­ва­лить­ся из уз­кой, не­у­доб­ной ва­зоч­ки…

 Ах, эта ро­за, так за­пом­нив­шая­ся Ан­то­ну, что это с ней? Но стоит ли «зацикливаться» на грустном, когда впереди – ле­то, мо­ло­дость, лю­бовь, и они мо­гут по­да­рить мо­ре, оке­ан, це­лую Все­лен­ную роз!!! И что мо­жет зна­чить од­на-един­ствен­ная ро­за, пусть и сим­вол та­лан­та? А Мар­та…

 «По­слу­шай, Мар­та!

 Я те­бя ред­ко ви­жу. А ты…

Ког­да ты ря­дом, я чув­ствую ле­то, мо­ло­дость, лю­бовь, толь­ко свою лю­бовь, но, под­да­ва­ясь ил­лю­зиям, чув­ствую и твою; и если я ис­пы­ты­ваю эти чув­ства толь­ко в ка­кие-то мгно­ве­ния, то пусть они, как тончайшие ниточки, ра­стя­нут­ся на все про­стран­ство и вре­мя, ко­то­рые не под­власт­ны ни­ка­ким дру­гим ил­лю­зиям, и пусть эти ни­точ­ки про­ни­зы­ва­ют ме­ня мил­лио­ны раз; и еще я хо­чу слы­шать, как пуль­си­ру­ет твоя ни­точ­ка, да­же если она не про­ни­зы­ва­ет те­бя, как ме­ня, но все рав­но хо­чу, хо­чу, хо­чу; если же и это не­воз­мож­но – то пускай моя ил­лю­зия продлит­ся хо­тя бы коротенькие мгно­ве­ния, те­перь, те­перь, те­перь, а зав­тра – уже не нуж­но, по­то­му что зав­трашнего дня я не дождусь…

По­смо­три, по­смо­три на ме­ня из твое­го вче­ра, из мое­го се­год­ня! 

Я те­бя очень ред­ко ви­жу. А ты…

Ког­да ты ря­дом, я чув­ствую ле­то, мо­ло­дость, лю­бовь, и мне уже не  страшны же­сткие, хо­лод­ные ти­ски днев­ных ра­мок, му­ки несостоявшегося творчества, жуткие терзания ве­чер­не­го оди­но­че­ства, та­кие, слов­но пыт­ки па­ла­ча ин­кви­зи­ции, бес­сон­ные но­чи, пол­ные кош­ма­ров и тре­вог, и те­бе ни­че­го не сто­ит прийти ко мне – и хотя тебя нет со мной, я не  жалею, что вы­брал те­бя как иде­ал, и ни­ког­да мой иде­ал не ста­нет по­шлым и ор­ди­нар­ным, и толь­ко та ра­дость, ко­то­рую да­ешь мне ты, навсегда оста­нет­ся со мною, ну, что те­бе сто­ит…   

По­смо­три, по­смо­три на ме­ня, на­пол­ни ме­ня твоим взгля­дом!

 Я те­бя слиш­ком ред­ко ви­жу. А ты…

Ког­да ты ря­дом, я чув­ствую ле­то, мо­ло­дость, лю­бовь, толь­ко ты не­вы­но­си­мо да­ле­ко от ме­ня, я за­ды­ха­юсь без те­бя, я уми­раю без те­бя, ме­ня уже нет, если ря­дом нет те­бя…

По­смо­три же, по­смо­три на ме­ня!"

 …Ро­за грустно посмо­тре­ла на не­го,
рис­куя об­ро­нить пер­вый за­вяд­ший ле­пе­сток…

***
 Ан­тон так и не ре­шил­ся по­ка­зать Мар­те сти­хо­тво­ре­ние «По­слал я стре­лу…». Сна­ча­ла ду­мал, что хо­ро­шо бы наз­вать его по-дру­го­му: «Пе­сня, стре­лою ле­ти!», да по­том ре­шил, что не сто­ит. Ни­че­го не сто­ит, раз ей так… пон­ра­ви­лись эти за­ри­сов­ки с характерными по­пу­га­я­ми и ва­риа­ция­ми на те­му лу­ны, и, на­вер­ное, был прав, пред­ло­жив толь­ко то, что ого­во­рил с ней за­ра­нее, то есть, выполнил ее за­каз. Чув­ство­вал, что по­ка боль­ше­го ей не на­до. Ого! Марта обрадовалась:

– Не только выполнил, но и перевыполнил! Ан­тон, ты – молодчина, про­сто прев­зо­шел се­бя же – в про­сто­те, что и тре­бо­ва­лось от тебя…

Требовалось? Наверное, требовалось, нет, не ко­му-то дру­го­му, а се­бе лич­но. Все про­стое и по­нят­ное – не­прев­зой­ден­ная ве­ли­чи­на! Все слож­ное и ви­тие­ва­тое – об­ман­чи­во и ил­лю­зор­но, да­же если оно ка­жет­ся со­вер­шен­ным на пер­вый взгляд! Ну, не надо всту­пать в пылкую по­ле­ми­ку, не надо переубеждать себя, ког­да всех все устраи­ва­ет – ведь так?

Две пе­сни: «На­ри­суй мне по­пу­гая» и «Лом­ти­ки лу­ны» – бы­ли на­пи­са­ны поч­ти од­но­вре­мен­но. «Со­вет треу­голь­ни­ка», как окре­стил Ан­тон их со­дру­же­ство, без проволочек утвер­дил сти­хи. Ле­ва пря­мо на хо­ду ула­вли­вал ме­ло­ди­че­ские те­мы и обо­ро­ты, под­ска­зан­ные Мар­той. Му­зы­ка пи­са­лась дол­го, воз­ни­кло нес­коль­ко ва­ри­ан­тов аран­жи­ров­ки. «Ми­ну­сов­ки», «плю­сы», «на­ло­же­ние го­ло­са» (див­но­го го­ло­са Мар­ты!), «под­пев­ки», еще ка­кие-то специальные тер­ми­ны – эти сло­ва подхлестывали воображение Ан­то­на. Ког­да ра­бо­та под­хо­ди­ла к кон­цу, он толь­ко-толь­ко по­нял, как не­лег­ко на са­мом де­ле соз­да­ют­ся шля­ге­ры. Мар­ту ра­до­ва­ло, что Ан­тон су­мел ра­ска­ча­ть­ся, что у Ле­вы все удач­но вы­хо­дит – про­сто удив­ля­лась та­ко­му склад­но­му со­ю­зу. Она го­во­ри­ла, что и Ан­тон, и Ле­ва, на­пи­сав­ший бо­лее трех­сот пе­сен, в том чи­сле, и для нее лич­но – бо­лее двух­сот – оба прев­зо­шли са­мих се­бя. Да, Лев Иса­а­ко­вич ока­зал­ся спо­со­бен «изо­бре­сти но­вый ве­ло­си­пед», да­же це­лых два, не пов­то­рив в них де­та­ли про­шлых, уста­рев­ших мо­де­лей дан­но­го ти­па… изо­бре­те­ний – его за­го­тов­ки не при­го­ди­лись; ра­бо­тал так, как если бы пи­сал каж­дую пе­сню впер­вые в жиз­ни. Вдохновенно трудился! Да, Ле­ва все до­вел до кон­ца: он – от­лич­ный зву­ко­ре­жис­сер, и за­пись вы­шла что на­до.

Все, го­то­во, де­ло сде­ла­но! 

…Ро­за! Ты потеряла уже  нес­коль­ко ле­пе­стков – но по­че­му же?
Ты огорчилась? Раз­ве те­бя не ра­ду­ет ус­пех?
Ведь де­ло сде­ла­но, и мож­но ехать в Ве­ну!

***

 Ве­на… Ве­на?  Ве­на! Ура – пусть бу­дет Ве­на!!! На­ко­нец-то – Ве­на, и толь­ко Ве­на, ни­че­го – кро­ме Ве­ны!

Ве­на – чу­дес­ный го­род, го­род ве­ли­кой му­зы­ки и ве­ли­чай­ших му­зы­кан­тов. Мар­те уже при­хо­ди­лось бы­вать здесь, вы­сту­пать, и не од­наж­ды – впе­чат­ле­ния оста­лись са­мые при­ят­ные, хо­тя боль­ших при­зов ей тог­да не досталось. Толь­ко все это бы­ло очень дав­но! Те­перь пред­ста­вил­ся осо­бый слу­чай, сде­ла­на осо­бая став­ка. Да, есть у нее ка­кие-то до­сти­же­ния, зва­ния, на­гра­ды и при­зы – да­ле­ко, очень да­ле­ко от то­го, что хо­те­лось бы. Зре­лость вы­ста­вля­ет вы­со­кие тре­бо­ва­ния, и если не те­перь – то ни­ког­да! Марта волновалась, но надеялась на удачу, и эта надежда придавала ей уверенности. Ле­ва знал, к чему стремится Мар­та, что ждет от фе­сти­ва­ля, поэтому «придавил себя», дал «об­ет титанического тер­пе­ния» на весь вен­ский период: «Ле­воч­ка, ведь ты же ста­рый и му­дрый, де­воч­ке не­лег­ко, пой­ми ее, не всту­пай ни в какие пре­ре­ка­ния, обой­ди все ос­трень­кие зау­се­ни­цы, за­го­ни се­бя в угол, на­ко­нец… ста­рая мель­ни­ца, устав­шая мо­лоть пу­стое зер­но, зак­рой гла­за на… дру­гие, пол­ные вла­ги зер­на. Вы­пей при­гор­шню та­бле­ток, за­будь, где у те­бя на­хо­дят­ся серд­це и пе­чень, вы­ку­ри па­ру си­га­рет, ну, вы­пей па­ру рю­мо­чек… че­го-ни­будь. По­тер­пи чу­ток, ста­рый, об­лы­сев­ший по­пу­гай-ба­ра­бан­щик…» Очень хочется, чтобы Марту оценили в Европе! Вон как Антоша расстарался, молодчина, каких попугайчиков расписал на фоне луны! Лева по­ни­мал и Ан­то­на... Эх, да если бы Антон хоть… на са­мую ма­лость со­от­вет­ство­вал то­му, что нуж­но Мар­те, то он, Ле­ва, и сам бы усту­пил… Уступил бы или уже усту­пил? Тог­да так те­бе и на­до, ста­ро­мо­дный, зар­жав­ев­ший ве­ло­си­пед с прог­нув­ши­ми­ся спи­ца­ми!

Опять не то, не к то­му, не ту­да… То, к че­му и ку­да, – для Ль­ва Иса­а­ко­ви­ча (по­сле вы­пол­не­ния всех тре­бо­ва­ний Мар­ты) бы­ло од­но: ве­ли­кая и бес­смерт­ная му­зы­ка, му­зы­ка как ка­те­го­рия клас­си­ки. Вы­даю­щие­ся ком­по­зи­то­ры, ди­ри­же­ры и пев­цы сли­ва­лись в об­раз прекрасной му­зы­ки, во­звы­шаю­щей­ся над людь­ми, над ми­ром, над бе­да­ми, нес­ча­стья­ми, бо­лез­ня­ми. Тут, в Ве­не, ко­то­рую не­мы­сли­мо пред­ста­вить без Мо­цар­та, ему на каж­дом углу слы­ша­лись ме­ло­дии из «Рек­вие­ма», «Сва­дь­бы Фи­га­ро», «Вол­шеб­ной флей­ты», отрыв­ки из сим­фо­ний, кон­цер­тов и квар­те­тов. Бо­же­ствен­ные зву­ки!!! Да, бед­ный Мо­царт по­ни­мал, за что его обо­жа­ют и из­во­дят од­но­вре­мен­но: за то, что он – ге­ний… Мо­царт, ве­ли­кий Вольф­ганг Ама­дей Мо­царт, царь и бог ав­стрий­ской и ми­ро­вой клас­си­че­ской му­зы­ки, пом­нит­ся, пи­сал: мол, чем урод­ли­вее и ужас­нее жизнь во­круг, тем пре­крас­ней дол­жна быть му­зы­ка! Но раз­ве это его спа­сло? Раз­ве его му­зы­ка его про­кор­ми­ла? Знал, что не оценят по достоинству, а все равно творил... И если уж в во­сем­над­ца­том ве­ке жизнь так да­ви­ла ге­ния, что ему приш­ло в го­ло­ву на­пи­сать эту му­зы­ку и эти сло­ва, то ка­кой при­го­вор при­нес бы он на­ше­му вре­ме­ни и на­шей, со­вре­мен­ной му­зы­ке – на из­ло­ме двух ты­ся­че­ле­тий? Все, кро­ме ве­ли­кой му­зы­ки, под­вла­стно вре­ме­ни и рас­па­ду: ка­кая му­зы­ка мо­гла бы скра­сить на­шу жизнь, если не та же са­мая, сочинен­ная гран­ди­оз­ны­ми ма­сте­ра­ми про­шло­го!

Их дав­но нет, Штрауса, Шумана, Вагнера, десятков других, а их му­зы­ка оста­лась по­дар­ком и уко­ром; она же вы­но­сит нам не­у­мо­ли­мый, но справедливый при­го­вор… Да, клас­си­че­ская му­зы­ка – по­тря­саю­щая вещь. На них, на ге­ни­аль­ных му­зы­кан­тов прошлого, Лев Иса­а­ко­вич смо­трел сни­зу верх – соз­на­вая всю свою ма­лость и нез­на­чи­тель­ность. Те­перь бы­ло не­ког­да и незачем впа­дать в глу­бо­кие и серьез­ные раз­мы­шле­ния, но нем­но­го по­го­дя… Обя­за­тель­но – по­том, ког­да за­кон­чит­ся фе­сти­валь – нуж­но пой­ти и по­слу­шать на­стоя­щую вен­скую опе­ру, от­ве­сти ду­шу в вен­ской опе­рет­те, а по­ла­ко­мить­ся знат­ны­ми кек­са­ми из вен­ско­го те­ста не по­ме­ша­ет… хоть сей­час!

                                             ***
 Огром­ный зал, на­по­ми­наю­щий по фор­ме пло­скую мор­скую ра­ко­ви­ну, был по­лон на­ро­ду, зри­те­ли си­де­ли да­же на бал­ко­не. От­кры­тие Ев­ро­пей­ско­го фе­сти­ва­ля шля­ге­ров под де­ви­зом «Ле­то, мо­ло­дость, лю­бовь» сов­па­ло с окон­ча­ни­ем пред­ыду­ще­го ме­ро­при­я­тия, Меж­ду­на­род­но­го кон­кур­са мо­ло­дых ис­пол­ни­те­лей джа­за, по­э­то­му пу­бли­ка пе­ре­ме­ща­лась из од­них за­лов в дру­гие – зна­то­ки и люби­те­ли срав­ни­ва­ли, оце­ни­ва­ли, вы­би­ра­ли, за­по­ми­на­ли луч­ших ар­ти­стов. Га­зе­ты, жур­на­лы, ре­кла­мные прос­пек­ты пе­стре­ли фо­то­гра­фия­ми эс­тра­дных звезд, пространными статья­ми, короткими за­мет­ка­ми и пикантными по­дроб­но­стя­ми из их жиз­ни, прог­но­за­ми ре­зуль­та­тов фе­сти­ва­лей и кон­кур­сов. Фе­сти­ва­лю шля­ге­ров «Ле­то, мо­ло­дость, лю­бовь» от­во­ди­лось осо­бое ме­сто, и сред­ства мас­со­вой ин­фор­ма­ции ста­ра­лись быть на вы­со­те: пи­са­ли обо всем и обо всех, в том чи­сле и о Мар­те Стре­лец­кой – как об «од­ной из тех, кто пре­тен­ду­ет…» На от­кры­тие фе­сти­ва­ля по­жа­ло­ва­ли боль­шие люди – биз­не­смены, по­ли­ти­ки, ис­кус­ствоведы. Пер­вые ря­ды пу­бли­ки со­сто­яли, в ос­нов­ном, из со­лид­ных муж­чин в чер­ных смо­кин­гах, с бе­зу­преч­но-бе­лы­ми во­рот­нич­ка­ми, не­из­мен­ны­ми чер­ны­ми «ба­боч­ка­ми», и хо­ле­ных, изы­скан­но оде­тых жен­щин с на­ряд­ны­ми при­че­ска­ми. Все пре­бы­ва­ли в от­лич­ном на­стро­ении и пред­вку­ша­ли удо­воль­ствие. Де­сят­ки са­мых раз­ных те­ле­ви­зи­он­ных ка­мер рас­по­ло­жи­лись так, что поч­ти не ме­ша­ли об­зо­ру сце­ны из лю­бо­го ме­ста зри­тель­но­го за­ла. Прес­са – во вни­ма­нии.

Свет­ские ль­вы и ль­ви­цы бы­ли го­то­вы, мож­но на­чи­нать.

Пред­ста­вле­ние на­ча­лось – и пу­бли­ка тут же за­бы­ла обо всем, поч­ти не за­ме­чая ни ка­мер, ни опе­ра­то­ров. На сце­не раз­вер­нул­ся по­лу­ска­зоч­ный сю­жет, ве­се­лый и жи­вой – с уча­сти­ем дет­ских кол­лек­ти­вов, что пу­бли­ку уми­ли­ло. Де­ко­ра­ции ме­ня­лись на гла­зах, дей­ствие про­ис­хо­ди­ло без по­мех, бы­ло за­бав­ным и по­нят­ным всем, на­хо­дя­щим­ся в за­ле и го­во­ря­щим на раз­ных язы­ках. Сре­ди де­тей по­оче­ред­но по­явля­лись взрослые артисты оригинальных жан­ров, раз­вле­кая пу­бли­ку нео­жи­дан­ны­ми тан­це­валь­ны­ми и цир­ко­вы­ми но­ме­ра­ми, что за­ста­вля­ло лю­дей под­ни­мать­ся с мест, под­пры­ги­вать, хло­пать, не жал­ея ла­до­ней, и вос­тор­жен­но смеять­ся осо­бен­но тем­пе­ра­мент­ных из них – пра­вда, не тех, кто за­ни­мал пер­вые ряды: эти из­бран­ные го­сти по­зво­ля­ли се­бе толь­ко вя­ло пе­ре­го­ва­ри­вать­ся друг с дру­гом, улы­ба­ть­ся в те­ле- и ки­но­ка­ме­ры, из­ред­ка ве­жли­во ап­ло­ди­ро­вать. Да, в са­мом де­ле, карнавальная за­вяз­ка ока­за­лась жиз­не­ра­дост­ной, но все жда­ли даль­ней­ше­го, глав­но­го: пред­ста­вле­ния фе­сти­валь­ных пе­сен раз­ных стран. И зри­те­лям не да­ли ску­чать – тут же появился пер­вый ис­пол­ни­тель, мо­ло­день­кий, но уже из­вест­ный пе­вец из Ита­лии, вслед за ним – трио из Нор­ве­гии, и по­шло… Пред­ста­влен­ные на фе­сти­валь пе­сни че­ре­до­ва­лись с короткими драматическими встав­ка­ми, что толь­ко под­чер­ки­ва­ло ин­ди­ви­ду­аль­ность каж­до­го кон­кур­сно­го выступления. Вре­мя ле­те­ло незаметно; в за­ле поч­ти не бы­ло «хож­де­ния и бро­же­ния» ску­чаю­щих зри­те­лей, что не­из­беж­но на та­ких кон­цер­тах. Ве­ду­щие ве­ли се­бя вы­дер­жан­но, под­чер­кну­то оста­ва­ясь в те­ни, что­бы зри­те­ли мо­гли со­сре­до­то­чить свое вни­ма­ние на ар­ти­стах.

По­сле нескольких номеров, в се­ре­ди­не пред­ста­вле­ния, настала очередь Марты; зазвучало вступление, и она вышла на сце­ну в от­кры­том лег­ком облегающем пла­тье, да­же не вы­шла, а слов­но спу­сти­лась по не­ви­ди­мой ле­сен­ке с вы­со­ты, до­ступ­ной лишь не­бо­жи­те­лям. Ед­ва кос­нув­шись ногой зе­мли, ца­ри­ца про­дол­жа­ла свой путь сво­бод­ной, лег­кой по­ход­кой уве­рен­ной в ус­пе­хе жен­щи­ны, звез­ды, ко­то­рая при­вы­кла к сце­не, к зри­те­лям, к бу­ке­там, ле­тя­щим из зала. Ее бе­зу­преч­ная внеш­ность и музыка сли­ва­лись в еди­ный об­раз ра­до­сти жиз­ни. Вся ис­кус­ствен­ная пыш­ность и яр­кость про­шлых но­ме­ров слов­но оста­лась по­за­ди, про­дол­жая жить где-то в глу­би­не сце­ны, при­жи­ма­ясь к ку­ли­сам, усту­пая ме­сто све­ту яс­но­го дня – об­во­ро­жи­тель­ной, не­пов­то­ри­мой ца­ри­це лет­не­го ба­ла. Мар­та моментально за­ра­зи­ла зри­тель­ный зал сво­ей не­у­ем­ной энер­ги­ей, под­ни­мая зри­те­лей с мест, да­же в са­мых даль­них ря­дах.

«На­ри­суй мне по­пу­гая», – звон­ко и ве­се­ло за­пе­ла Мар­та, и на сце­ну впор­хну­ла сот­ня раз­но­цвет­ных по­пу­гай­чи­ков раз­ных по­род: ко­стю­мы ар­ти­стов бы­ли на­столь­ко про­ду­ма­ны, что их за­дор­ный та­нец соз­да­вал впе­чат­ле­ние не не­ле­по­го ма­ска­ра­да, а не­ча­ян­но уви­ден­ной сцен­ки – на сол­неч­ной лу­жай­ке, воз­ле ска­зоч­но­го ле­са... Над всей сце­ной по­сте­пен­но про­сту­пи­ла вы­со­кая ра­ду­га, пе­ре­ли­ваю­щая­ся нео­но­вы­ми огонь­ка­ми… 

«На­ри­суй мне по­пу­гая, озор­но­го по­пу­гая,
И цве­та­ми ра­ду­ги ра­скрась!» 

«Я про­шу, я умо­ляю, на­ри­суй мне по­пу­гая…», – и на сце­ну, и в зри­тель­ный зал, на го­ло­вы изу­млен­ных лю­дей от­ку­да-то, пря­мо с по­тол­ка, спу­ска­лись на бле­стя­щих ни­точ­ках, а то и сле­та­ли, кру­жась в по­то­ках воз­ду­ха, ты­ся­чи иг­ру­шеч­ных по­пу­гай­чи­ков, сот­ни ри­сун­ков с по­пу­га­я­ми, смеш­ных и ку­рьез­ных. Бо­дрый, силь­ный го­лос Мар­ты до­ле­тал до са­мо­го ку­по­ла за­ла и рас­се­ивал­ся в нем. Рит­мич­ную ме­ло­дию бы­стро за­пом­ни­ли зри­те­ли, ста­ли под­пе­вать и пох­ло­пы­вать в ла­до­ши. Мно­гие из них од­но­вре­мен­но рас­сма­три­ва­ли кар­тин­ки, на ле­ту хва­та­ли иг­руш­ки, сме­ялись, хло­па­ли все гром­че, тан­це­ва­ли в про­хо­дах. Бы­ло за­мет­но, что свет­ская пу­бли­ка в пер­вых ря­дах ожи­ви­лась – осо­бен­но да­мы. В кон­це вы­сту­пле­ния Мар­ты на­род уже тол­пил­ся у са­мой сце­ны – и толь­ко ох­ра­на сдер­жи­ва­ла этот не­упра­вляе­мый по­ток, из­ряд­но дос­аж­да­ющий элит­ной пу­бли­ке в пер­вых ря­дах и го­то­вый устре­мить­ся на сце­ну. Лю­ди сто­яли и скан­ди­ро­ва­ли: «Ле­то, мо­ло­дость, лю­бовь, ле­то, мо­ло­дость, лю­бовь!» Сле­дую­щий но­мер про­грам­мы приш­лось ото­дви­нуть ми­нут на де­сять, что­бы дать пу­бли­ке прий­ти в се­бя: ан­тракт не пре­дус­мо­трен.

Мар­ту не от­пу­ска­ли да­же ког­да по­га­си­ли свет и на­ча­лось му­зы­каль­ное сопровожде­ние к пе­сне популяр­но­го фран­цуз­ско­го шан­со­нье, пред­ста­вляв­ше­го сле­дую­щий но­мер про­грам­мы… Уже зву­ча­ли пер­вые ак­кор­ды, уже вы­хо­дил на сце­ну он сам, а на его гла­зах – все еще вы­но­си­ли бу­ке­ты и кор­зи­ны цве­тов, пред­наз­на­чен­ные Мар­те. От­ма­хи­ва­ясь на хо­ду от за­и­каю­щих­ся, та­рах­тя­щих кор­рес­пон­ден­тов, жур­на­ли­стов с дик­то­фо­на­ми и про­чих «при­ли­пал», в из­нем­оже­нии, она доб­ра­лась до гри­мер­ной. Зах­лоп­ну­ла дверь поч­ти пе­ред все­ми бу­ке­та­ми и кор­зи­на­ми, про­пу­стив толь­ко три охапки роз и од­ну ве­ли­ко­леп­ную… да­же не кор­зи­ну, а це­лую клум­бу неж­ных ор­хи­дей. Оста­ви­ла Ле­ву у вхо­да раз­говаривать с жур­на­ли­ста­ми, со­би­рать ви­зит­ные кар­точ­ки, кон­вер­ты, за­пи­ски, пись­ма по­клон­ни­ков – са­ма упа­ла без сил в боль­шое, очень не­у­доб­ное кре­сло, вы­тя­ги­вая но­ги на по­ста­влен­ный пе­ред кре­слом стул, раз­ми­ная мыш­цы шеи. Зал­пом вы­пи­ла ста­кан во­ды. Уста­ла, страш­но уста­ла от нер­вно­го на­пря­же­ния, от пред­чув­ствия… про­ва­ла? Уда­чи? Нео­жи­дан­но­го взле­та?

Спо­кой­но, не нуж­но «накручивать себя»: впе­ре­ди – несколько вы­сту­пле­ний, на­до бе­речь си­лы, ид­ти по на­ра­стаю­щей. Все зашвырнуть подальше! Да, не за­быть на­пом­нить Ле­ве… или Ан­то­ну (кста­ти, что-то его не видно, где же он болтается сейчас?), что­бы со­би­ра­ли га­зет­ки, жур­на­лы, всю ин­фор­ма­цию, любое упоминание о фе­сти­ва­ле. Ин­те­рес­но, что на­пи­шут и по­ка­жут? Да, нужно будет по­смо­треть за­пись пря­мой тран­сля­ции, за все пять дней, да и по­сле­дую­щие ком­мен­та­рии!

...Все фе­сти­валь­ные дни Лев Иса­а­ко­вич со­про­вож­дал Мар­ту, как вер­ный пес, не от­хо­дя ни на шаг; так бы­ло удоб­но Мар­те, так ей бы­ло спо­кой­нее. Не бы­ло у нее ни гор­нич­ной, ни ко­стю­мер­ши, ни гри­мер­ши – и вряд ли по­тер­пе­ла бы их! – все Ле­ва да Ле­ва, но за­то ка­кой! Она с ним везде бы­ла «как до­ма», чув­ство­ва­ла се­бя не­воз­му­ти­мо, не тра­ти­ла ни од­ной лиш­ней эмо­ции, ни од­ной нер­вной кле­точ­ки на пу­стя­ки, пе­ре­бра­сы­ва­ла на не­го мел­кие за­бо­ты и по­ру­ча­ла кру­пные за­да­ния. Зна­ла, что Лев Иса­а­ко­вич спра­вит­ся, и не оши­ба­лась. Ле­ва, ко­неч­но, вы­ма­ты­вал­ся при этом страш­но, но ра­ди ус­пе­ха Мар­ты был способен на все! Марта была им довольна. Радовало и то, что Ан­тон не мешал­ся под но­га­ми, не мель­те­шил, не из­ну­рял веч­ной нуд­ной «ари­ей Пье­ро». Он уже сде­лал одно де­ло и продолжал другое, сра­ба­ты­вая как ко­зыр­ная кар­та – каж­дый день, в каж­дой пе­сне, в каж­дом пред­ста­вле­нии. В ре­кла­мных прос­пек­тах и развернутых про­граммках был сде­лан под­строч­ный пе­ревод к тек­стам некоторых пе­сен на не­мец­кий, ан­глий­ский и фран­цуз­ский, хотя для пе­сен Мар­ты это­го поч­ти не тре­бо­ва­лось: зри­те­ли и так по­ни­ма­ли, о чем она по­ет, прак­ти­че­ски без пе­рево­да.

– Вот она, си­ла ис­кус­ства, – го­во­ри­ла Мар­та Ан­то­ну, приучившегося де­ли­кат­но по­джи­дать ее в сто­рон­ке и не лезть на гла­за прес­се и бос­сам. – Да мы еще по­го­во­рим об этом после, и вообще есть, что обсудить.

Ан­тон по­ни­мал, что не следует мая­чить «по­пу­га­ем», нуж­но дать Мар­те «про­дых» меж­ду вы­сту­пле­ния­ми, пусть рас­сла­бит­ся и на­бе­рет­ся сил. Вон как все шу­мят вокруг, где «про­пи­сал­ся» фе­сти­валь: и в за­лах, и в ко­ри­до­рах, и в при­сут­ствен­ных ме­стах! Они втроем жи­ли в двух но­ме­рах оте­ля, от­ве­ден­но­го для важ­ных го­стей. Ан­то­на по­се­ли­ли на­про­тив номера Мар­ты с Ле­вой, и ка­за­лось, мож­но про­сто зай­ти к ним, не пре­о­до­ле­вая длин­ные ки­ло­ме­тры пу­ти, как в Мос­кве: пе­ре­сту­пи два ша­га по ко­ври­ку, по­сту­чись – и те­бе от­кро­ют. Нет, толь­ко в край­них слу­чаях, ра­за два за всю не­де­лю, Ан­тон по­зво­лил се­бе та­кую воль­ность. По не­глас­но­му уго­во­ру Мар­та са­ма при­хо­ди­ла к не­му, то есть «за­ска­ки­ва­ла на па­ру се­кунд», ког­да счи­та­ла нуж­ным. Ан­тон «ло­вил» та­кие мо­мен­ты, по­дол­гу оста­ва­ясь в но­ме­ре: вдруг за­гля­нет Мар­та, про­бегая по ко­ри­до­ру, вы­хо­дя из сво­ей ком­на­ты или воз­вра­ща­ясь об­рат­но с ре­пе­ти­ции. 

Ну, не спе­ши, оста­но­вись,
по­смо­три на ме­ня,
ведь я тут, ни­ку­да не де­ва­юсь,
толь­ко и де­лаю, что жду! 

Мар­та, звез­да и ма­лая бы­лин­ка,
Мар­та, раз­мах­нув­шая­ся на боль­шое за­блуж­де­ние,
Мар­та, ко­то­рой нас­ку­чи­ли ве­ли­кие по­э­ты ми­ра,
Чьих сти­хов она ни ра­зу не чи­та­ла…

 Мар­та, Мар­та, Мар­та! 

Ча­ще все­го Мар­та го­во­ри­ла ско­ро­го­вор­кой: «Не­ког­да, не­ког­да, не­ког­да! Повремени малость... Ты же ви­дишь, что я сную взад и впе­ред, за­ни­маюсь де­ла­ми, го­то­влюсь к зав­траш­не­му дню, тер­ро­ри­зи­рую Ле­ву, да он уже при­вык за де­сять лет, толь­ко тебя и не хва­та­ет…»

От­вле­ка­ясь от дум о Мар­те, про­гу­ли­ва­ясь ве­че­ром по ста­рым ули­цам Ве­ны, вы­хо­дя на бе­рег Ду­ная, Ан­тон раз­мы­шлял о сво­ем. Фе­сти­валь усту­пал ме­сто осталь­ной жиз­ни, то­му глав­но­му, ра­ди че­го и сто­и­ло ехать сю­да – не в оби­ду Мар­те будь ска­за­но, – да не ска­за­но, ко­неч­но, а... Ан­то­ну ни­когда раньше не приходилось бывать в Ве­не, но он не жа­лел об этом, пускай все идет своим че­ре­дом! Сам ни­ког­да, на­вер­ное, и не вы­брал­ся бы из до­му, из Мос­квы – не бы­ло сти­му­ла. А теперь наслаждался открытиями: Ве­на – чуд­ный го­род! В пер­вый же день ус­пел по­се­тить со­бор Свя­то­го Сте­фа­на, по­том – двор­цы эпо­хи ба­рок­ко, му­зеи, обо­шел бы­стро, по-походному: вот, мо­жет, в сле­дую­щий раз… Ин­те­рес­но­го во­круг бы­ло мно­го, но вре­ме­ни не хва­та­ло – ни о ка­ких посещениях би­блио­те­к и ду­мать не­че­го, не за тем ехал. В па­мя­ти как нарочно всплы­ли фраг­мен­ты из соб­ствен­ной на­уч­ной ра­бо­ты, тре­бую­щие уточ­не­ний по ис­то­рии ре­ме­сел За­пад­ной Ев­ро­пы  пят­над­ца­то­го ве­ка, да и про­чее…

Часто бродил бесцельно, погружаясь в память прошлого; на ве­чер­них про­гул­ках по­че­му-то вспо­ми­нал дет­ские го­ды – как его при­во­зи­ли ле­том на Вол­гу, к ба­буш­ке (имен­но тог­да он на­чал пи­сать пер­вые сти­хи), как по­том вы­би­рал путь в жиз­ни, ув­лекш­ись ис­то­ри­ей – сна­ча­ла древ­не­го ми­ра, по­том – сред­них ве­ков, поз­же – ис­то­ри­ей Фран­ции, от­да­вая дань фран­цуз­ским пи­са­те­лям-ро­ма­ни­стам. Еще с юных лет меч­тал по­ви­дать Ев­ро­пу, по­ша­тать­ся по ее го­ро­дам, му­зе­ям, до­сто­при­ме­ча­тель­ным уголкам, поз­на­ко­мить­ся с луч­ши­ми памятниками литературы, скуль­пту­ры, жи­во­пи­си; ув­ле­ка­ли но­вые ме­ста, но­вые лю­ди, но­вые ве­яния, но бо­лее – по­и­ски смы­сла жиз­ни, что бы­ло мо­дно сре­ди мо­ло­де­жи в те го­ды, да и всег­да... Толь­ко од­наж­ды удалось побывать в Вар­шаве, с ту­ри­сти­че­ской сту­ден­че­ской эк­скур­си­ей, лет пят­над­цать на­зад, – и прочно осе­ли в па­мя­ти те про­гул­ки по Ста­ро­му го­ро­ду, ко­ро­лев­ский за­мок, мно­го­чи­слен­ные ко­сте­лы. Вер­нув­шись из Поль­ши, пе­ре­ко­пал всю ин­сти­тут­скую би­блио­те­ку в по­ис­ках ста­рых поль­ских из­да­ний – кое-что на­шел… Неистовая страсть к поз­на­нию, к чте­нию в нем прос­ну­лась ра­но: в дет­стве Ан­тон пе­ре­чи­тал го­ру книг; в школь­ные го­ды лю­бил изу­чать сверх про­грам­мы, хо­дил на дополнительные занятия, институтские лек­ции, студенческие дискуссии – многое по­чер­пнул, без сом­не­ния.

В ито­ге стал за­ду­мы­вать­ся глу­бо­ко: как про­жить пра­виль­но, что­бы бы­ло с чем вый­ти на фи­ниш­ную пря­мую жиз­ни? На фи­ниш­ную пря­мую? Не­у­же­ли в мо­ло­до­сти он за­ду­мы­вал­ся над эт­им? Да, за­ду­мы­вал­ся, но по­сте­пен­но до­га­дал­ся: по­ка на нее удаст­ся вый­ти – прой­дет вся жизнь, и не из­вест­но, ус­пе­ешь ли до­бе­жать до фи­ни­ша, пре­о­до­ле­ешь ли фи­ниш­ную чер­ту… И что та­кое – эта чер­та? Не мо­жет быть, чтоб сра­зу же за нею сле­до­ва­ла смерть – в та­ком слу­чае, за­чем во­об­ще ку­да-то бе­жать, к че­му-то стре­мить­ся? И что есть ис­ти­на, ко­то­рая бес­смерт­на?

Те­перь он часто рас­суж­дал ина­че, освоил не­ко­то­рые «зоны и пространства», но от­ве­тов на боль­шин­ство во­про­сов так и не на­шел… Счи­тал ли себя поэтом, истинным поэтом – по большому, космическому счету? Нет, Ан­тон не был уве­рен, что име­ет пра­во на­зы­вать се­бя так. Ка­кой-то вкрад­чи­вый го­лос вну­шал ему: «Брось сомнения! Успокой свою совесть! Нечего казнить самого себя... Ты ли – не поэт? А чего бы ты хотел? К че­му приш­пи­ли­вать се­бя к боль­шим сче­там, навешивать яр­лы­ки, брать не­по­дъем­ные обя­за­тель­ства? Ведь пред­ла­га­ют – про­ще, лег­че, до­ход­чи­вее для пу­бли­ки! Со­гла­сись – и ты ни­че­го не по­те­ря­ешь, а на­про­тив…» Мож­но ли со­гла­сить­ся с эт­им – на ка­кое-то про­ме­жу­точ­ное вре­мя? Допустимо в творчестве присутствие чего-то сред­него, ком­про­мис­сного, ща­дя­щего са­мо­лю­бие и од­но­вре­мен­но не по­зво­ляю­щего пе­ре­сту­пить опас­ный барьер, за ко­то­рым..?

Ан­тон пе­рио­ди­че­ски из­ма­ты­вал се­бя таки­ми и похожими раз­мы­шле­ния­ми, но ста­рал­ся слиш­ком да­ле­ко не за­хо­дить и оста­на­вли­вал­ся на под­сту­пах к это­му барье­ру, хо­тя… Облег­чать свое су­ще­ство­ва­ние, а тем бо­лее упро­щать твор­че­ство Ан­то­ну ста­но­ви­лось все труд­нее. И Марта... Прогуливаясь по городу и думая обо всем одновременно, он мы­слен­но так и не отрывался от нее, оста­ваясь «на ко­рот­ком по­вод­ке». И за­чем ему так «по­вез­ло?»: пе­сни Мар­ты сжи­ма­ли его гор­ло! Она пе­ла, и его сти­хи ожи­ва­ли но­вой жизнью – вот за­чем он ра­бо­тал; окру­жа­ю­щие шу­мы и зву­ки обле­ка­лись уз­на­ва­е­мы­ми сло­ва­ми, укла­ды­ва­ясь в при­вы­чные фор­мы – в рам­ки твор­че­ства, го­лос пе­ви­цы нес его сло­во лю­дям, и оно приш­лось им по ду­ше! Че­го же еще?

Для ко­го-то дру­го­го это­го бы­ло бы впол­не до­ста­точ­но, но для Ан­то­на – нет: уси­ли­ваю­щие­ся тер­за­ния со­ве­сти и все воз­ра­ста­ющее не­до­воль­ство со­бой нель­зя бы­ло вы­ра­зить ни­каки­ми сло­ва­ми. 

…Ро­за на по­до­кон­ни­ке увя­да­ла,
           пе­чаль­но ро­няя и роняя ле­пе­стки,
                                 слов­но ее не ра­до­вал ус­пех –
                                                              а ведь дол­жна бы…

                                     ***
 По­след­ний, за­клю­чи­тель­ный день фе­сти­ва­ля при­шел­ся на пят­ни­цу, и зал ло­мил­ся от на­плы­ва зри­те­лей, де­ло­вых лю­дей, вездесущих представителей прес­сы. Ши­кар­ные ли­му­зи­ны раз­ных ма­рок так плот­но «об­сту­пи­ли» зда­ние, что опоз­дав­шие на кон­церт с тру­дом про­би­ра­лись к вхо­ду. Зак­ры­тие фе­сти­ва­ля от­ли­ча­лось от от­кры­тия по­стро­ени­ем сю­же­та, а так­же вкра­пле­ния­ми не­ко­то­рых вы­сту­пле­ний, не пре­дус­мо­трен­ных за­ра­нее. Ор­га­ни­за­то­рам приш­лось кое-что ис­пра­влять: за три дня кон­кур­са вы­яви­лись ин­те­рес­ные пев­цы, и за­пла­ни­ро­ван­ный по­ря­док ме­ня­ли на хо­ду, вы­чер­ки­вая ста­рые и до­бав­ляя но­вые но­ме­ра «под за­навес».

С утра на­ча­лась бе­гот­ня, не пре­кра­щав­шая­ся до са­мо­го кон­цер­та, да и с его на­ча­лом за ку­ли­са­ми про­ис­хо­ди­ла та же не­су­свет­ная воз­ня, что бы­ла все эти дни. А на сце­не со­вер­ша­лось дей­ство, все бо­лее при­во­див­шее зри­те­лей в вос­торг: уж от пу­бли­ки-то ни­че­го не оста­ва­лось в тай­не, лю­ди жда­ли сюр­при­зов – и не оши­блись! Луч­ших пев­цов в номинации «Песня сезона» зри­те­ли опре­де­ля­ли са­ми – так бы­ло за­ду­ма­но: все три дня жю­ри про­во­ди­ло от­бор по ре­зуль­та­там кон­кур­са зри­тель­ских сим­па­тий. В ито­ге эт­ими счаст­лив­чи­ка­ми ока­за­лись ис­па­нец Хо­се Бер­кес и Мар­та Стре­лец­кая из Рос­сии. По­сле то­го как по­ме­нял­и ра­склад, им предстоит вы­сту­пать в третьем от­де­ле­нии, и лишь затем – под­ве­де­ние ито­гов и об­щее на­граж­де­ние поб­еди­те­лей и ди­пло­ман­тов. Зри­те­ли смо­тре­ли с напряжением и жда­ли, ког­да на сце­не по­явят­ся их лю­бим­чи­ки – мно­гих ис­пол­ни­те­лей встре­ча­ли бур­но; доб­рая по­ло­ви­на при­шед­ших с не­тер­пе­ни­ем ожи­да­ла Мар­ту.

…Мар­та вы­сту­па­ла сра­зу же по­сле Хо­се Бер­ке­са, ко­то­ро­го зри­те­ли про­во­ди­ли с вос­тор­гом, – как вы­хо­дить на сце­ну по­сле не­го? Она по­ни­ма­ла, что сей­час для нее ре­ша­ет­ся мно­гое, и бы­ла го­то­ва к это­му: зри­те­ли-то вы­бра­ли – это не­пло­хо, но со­гла­сит­ся ли с их мне­ни­ем жю­ри? Толь­ко жю­ри бы­ло впра­ве опре­де­лять поб­еди­те­лей, счи­та­ясь с мнением зри­те­лей – в опре­де­лен­ной ме­ре. Мар­та со­бра­ла в ку­лак все свое тер­пе­ние и вы­держ­ку – весь день поч­ти ни с кем не раз­го­ва­ри­ва­ла, пе­ре­ло­жив все пе­ре­го­во­ры на Ль­ва Иса­а­ко­ви­ча. Еще за пол­ча­са до вы­хо­да она так и не по­яви­лась за ку­ли­са­ми, от­стра­ня­ясь от не­нуж­ных пе­ре­жи­ва­ний. Толь­ко ког­да Ле­ва уже в тре­тий раз за­шел за ней в гри­мер­ную, она мол­ча про­сле­до­ва­ла за ним. Шла по длин­но­му ко­ри­до­ру, хра­ня мол­ча­ние, вплоть до по­во­ро­та на лест­ни­цу, ве­ду­щую к сце­не. Там ее уже ожи­дал пар­тер по но­ме­ру, Сер­гей Ана­ста­сов. Мар­та под­ста­ви­ла ему ще­ку для по­це­луя, же­стом на­пом­ни­ла об ос­то­рож­но­сти, обе­ре­гая грим и ко­стюм. Сбро­си­ла с се­бя лег­кую гри­ма­ску, остановила взглядом Ле­ву, словно не заметила неожиданно возникшего из темноты растерянного Антона…

Все, Хо­се за­кон­чил, вы­дер­жим ин­тер­вал и – по­ра!

Ти­хая му­зы­ка заз­ву­ча­ла в пол­ной тем­но­те. По­сте­пен­но на сце­не ста­ли вы­ри­со­вы­вать­ся кон­ту­ры мор­ско­го пля­жа. Пе­сок на пля­же, мяг­ко ос­ве­щен­ном лу­ной, соз­да­вал впе­чат­ле­ние на­стоя­ще­го. Вол­ны с шелестом на­бе­га­ли на бе­рег, бесшумно от­сту­пая на­зад. Не­бо усы­па­но ми­гаю­щи­ми звез­доч­ка­ми, а лу­на… Ка­за­лось, что лу­на – со­вер­ше­нно жи­вая и какая-то странная, ед­ва за­мет­но рас­се­че­на на «лун­ные до­ли». Каж­дая до­ля ис­пу­ска­ла пульсирующие лу­чи, что уси­ли­ва­лось све­том про­жек­то­ров за сце­ной. В цен­тре пля­жа, за ма­лень­ким сто­ли­ком, друг на­про­тив дру­га си­де­ли двое, муж­чи­на и жен­щи­на, в кра­си­вых, эле­гант­ных бе­лых ко­стю­мах, безупреч­но со­че­таю­щих­ся с их внеш­но­стью, но кон­тра­сти­рую­щих с об­ста­нов­кой во­круг, с удивительно меняющейся каждую секунду лу­ной. Они мол­ча смо­тре­ли друг на дру­га, гля­дя пря­мо друг дру­гу в гла­за, – в этом бы­ло неч­то вол­ную­щее… Пе­ред ни­ми сто­яли на­пол­нен­ные бо­ка­лы. Му­зы­ка ста­но­ви­лась гром­че, и сцен­ка ожи­ви­лась: муж­чи­на и жен­щи­на на­ча­ли ди­а­лог. Всту­пил жен­ский го­лос, но это пе­ла как буд­то не жен­щи­на, а са­ма лу­на, пе­ла все пре­крас­ней и пе­чаль­ней. 

«Ра­ство­ри в сво­ем бо­ка­ле лом­ти­ки лу­ны, ра­ство­ри ра­дость на­ших встреч, на­шу неж­ность, на­шу лю­бовь…
Ра­ство­ри на­шу боль и пе­чаль, на­ши мрач­ные мы­сли, на­ши тре­во­ги…
Ра­ство­ри лу­ну, солнце и звез­ды…
Ра­ство­ри в сво­ем бо­ка­ле на­ши ил­лю­зии и меч­ты…»  

Ког­да Мар­та, ка­за­лось, уже за­кан­чи­ва­ла петь, те­му под­хва­тил Сер­гей Ана­ста­сов, раз­ви­вая ме­ло­ди­че­ские обо­ро­ты. Они вме­сте, в два го­ло­са, вы­ра­зи­тель­но гля­дя друг на дру­га, пе­ли так, как если бы пе­ли в по­след­ний раз. Драма разворачивалась; еще чуть-чуть – и вся сце­на бы­ла в их вла­сти, они за­пол­ни­ли со­бой этот пляж, это по­бе­режье, этот зал… Свое вы­сту­пле­ние артисты за­кан­чи­ва­ли на са­мом кра­ешке сце­ны, слов­но отор­вав­шись от ли­нии при­зрач­но­го пля­жа, мо­ря, оста­ва­ясь толь­ко во вла­сти лу­чей лу­ны. Эф­фект был по­ра­зи­тель­ный! Если на пред­ыду­щие но­ме­ра про­грам­мы зри­те­ли ре­а­ги­ро­ва­ли сра­зу, без за­ми­нок, да­же слиш­ком воль­но, то здесь, по­сле то­го как стих­ли по­след­ние зву­ки, на ка­кие-то се­кун­ды в за­ле воз­ник ва­ку­ум мол­ча­ния, не обыч­ный для та­ких пред­ста­вле­ний. Но как толь­ко Сер­гей Ана­ста­сов встал пе­ред Мар­той на од­но ко­ле­но, ари­сто­кра­ти­че­ски изо­бра­жая бла­го­род­но­го ры­ца­ря лу­ны, и по­це­ло­вал ее ру­ку в длин­ной бе­лой пер­чат­ке, зал про­сто за­дох­нул­ся от шква­ла воз­гла­сов и ап­ло­дис­мен­тов.

Бра­во, бра­во, ве­ли­ко­леп­но!

Сер­гей, как и по­ла­га­ет­ся ры­ца­рю, и да­ле­ко не глав­но­му ге­рою, скром­но ото­шел в тень, за ку­ли­сы, оста­вив пре­крас­ную Мар­ту – в прон­зи­тель­ном све­те про­жек­то­ров, бе­зо­ши­боч­но вы­све­чи­ваю­щих звез­ду ев­ро­пей­ских шля­ге­ров. Нес­рав­нен­ная Мар­та Стре­лец­кая, по­ко­ри­тель­ни­ца эс­тра­дно­го олим­па, звез­да и ко­ро­лева шля­ге­ров ны­не­шне­го ве­ка!!! Раз­но­язы­чная пу­бли­ка по­ни­ма­ла все, что пе­лось на рус­ском язы­ке, до еди­но­го сло­ва: на гла­зах у не­ко­то­рых юных зри­те­лей да­же вы­сту­пи­ли сле­зы. «Все пять дней со­стя­за­ний ос­нов­ная часть пу­бли­ки при­хо­ди­ла в этот зал по­смо­треть на кра­соч­ное пред­ста­вле­ние и по­слу­шать, в ос­нов­ном, нес­коль­ких пев­цов – и, преж­де все­го, Мар­ту Стре­лец­кую. Ее ар­ти­стич­ность, му­зы­каль­ность, пла­сти­ка в со­че­та­нии с при­род­ной кра­со­той оду­хо­тво­ря­ли пе­сни, ко­то­рые она при­вез­ла на Фе­сти­валь мо­ло­до­сти. Мо­ло­дость ли­ко­ва­ла в ней и вы­пле­ски­ва­лась в зал, на го­род­ские ули­цы и пло­ща­ди», – пи­са­ли в га­зе­тах, зву­ча­ло по ра­дио и те­ле­ви­де­нию.

Пу­бли­ка скан­ди­ро­ва­ла: Мар­та, Мар­та, Мар­та!!!

За­кон­чив вы­сту­пле­ние, Мар­та дол­жна бы­ла уй­ти в пра­вую ку­ли­су, не за­дер­жи­вая про­грам­му. Но пу­бли­ка не от­пу­ска­ла ее, и… нео­жи­дан­но раз­да­лись го­ло­са: «Ав­то­ров, ав­то­ров, ав­то­ров!» По­сле ко­рот­кого замешательства ве­ду­щие, пе­ре­го­во­рив с устро­и­те­ля­ми фе­сти­ва­ля, сделали уступку зрителям: в ка­че­стве ис­клю­че­ния при­гла­си­ли ав­то­ров вый­ти на сце­ну – бла­го они и сто­яли тут же, за бли­жай­ши­ми ку­ли­са­ми. Ве­ду­щие тор­же­ствен­но объя­ви­ли фа­ми­лии ав­то­ров, слов­но так и бы­ло за­ду­ма­но по сце­на­рию. Ан­тон Пав­ло­вич и Лев Иса­а­ко­вич вы­шли на сце­ну не­при­нуж­ден­но, как буд­то де­ла­ли это всю жизнь, и вста­ли по обе сто­ро­ны от Мар­ты, осле­плен­ные све­том юпи­те­ров. Зри­те­ли взор­ва­лись но­вы­ми ова­ция­ми, вос­кли­ца­ния­ми, шум­ным га­мом, ста­ли бро­сать на сце­ну все но­вые и но­вые бу­ке­ты цве­тов. Мар­та осво­бож­да­ла цве­ты от лег­ких те­се­мок и по­сы­ла­ла их об­рат­но в зал изящ­ным дви­же­ни­ем рук в по­лу­про­зрач­ных бе­лых пер­чат­ках, со­про­вож­дая эти дви­же­ния звез­дной улыб­кой. При­ни­мая, под ко­нец, бу­кет умо­пом­ра­чи­тель­ных роз, она в знак приз­на­тель­но­сти по­да­ри­ла ком­по­зи­то­ру и по­э­ту по од­ной ро­зе. Так и оста­лось на сним­ке, обо­шед­шем все по­ло­сы га­зет и жур­на­лов: Мар­та с бу­ке­том аль­пий­ских роз – в цен­тре, две ро­зы из это­го же бу­ке­та – спра­ва и сле­ва от нее.

Вы­шло не­ча­ян­но, а ведь и на­роч­но не при­ду­мать луч­ше!

Вслед за Мар­той вы­сту­па­ли еще двое ар­ти­стов, но ис­ход фе­сти­ва­ля был ясен. По­сле антракта пред­се­да­тель жю­ри и пред­се­да­тель ко­мис­сии фе­сти­ва­ля объя­ви­ли ре­зуль­та­ты – пу­бли­ка бы­ла к ним го­то­ва! При­зе­ров на­граж­да­ли два чле­на жю­ри, ру­ко­во­ди­тель ор­га­ни­за­цион­но­го ко­ми­те­та и ге­не­раль­ный спон­сор, ди­рек­тор Меж­ду­на­род­но­го фон­да ис­кусств «Euro­pa-Blik», а так­же от­вет­ствен­ный се­кре­тарь аме­ри­кан­ской ком­па­нии «Co­lam­bia Ar­tists». Мар­ту Стре­лец­кую удо­сто­и­ли двух пер­вых пре­мий, Хо­се Бер­ке­са – од­ной. Ура!!! Мар­та ли­ко­ва­ла, не скрывая радости.

Что тут слу­чи­лось со зри­те­ля­ми! Ни­кто не мог при­пом­нить, что­бы за по­след­ние де­сять (как ми­ни­мум) лет в этом за­ле про­ис­хо­ди­ло неч­то по­доб­ное. Зал про­сто ки­пел, а сце­ну обле­пи­ли так плот­но, что ка­за­лось, ее сне­сут! Мар­те и Хо­се вру­чи­ли со­от­вет­ствую­щие гра­мо­ты, ди­пло­мы и  куб­ки с сим­во­ли­кой фо­ру­ма; ав­то­рам му­зы­ки и сти­хов – по­чет­ные ди­пло­мы. Тут же на­ча­лось: по­дар­ки, поз­дра­вле­ния, приз­на­ния – и все на сце­не. По­том все это пе­ре­ме­сти­лось за пре­де­лы за­ла, за ку­ли­сы, в про­стор­ный холл, зах­ва­тив мас­су на­ро­да, хо­тя церемония награждения еще не кон­чилась. Мар­ту сдавили со всех сторон, да­же не отпускали пе­рео­деть­ся в гри­мер­ную, и ни­ка­кой Ле­ва, неот­ступ­но сле­до­вав­ший за ней, и да­же по­дос­пев­ший поз­же Ан­тон не мо­гли облег­чить «звез­дную» участь Мар­ты: по­клон­ни­ки и по­клон­ни­цы про­сто ата­ко­ва­ли, ра­стал­ки­вая друг дру­га и вы­пра­ши­вая у Марты ав­то­гра­фы, умо­ляя сфо­то­гра­фи­ро­вать­ся на па­мять. Они го­то­вы бы­ли ра­ста­щить са­му Мар­ту на су­ве­ни­ры – она ус­пе­ла толь­ко из­да­ле­ка по­при­вет­ство­вать счаст­ли­во­го Хо­се Бер­ке­са, ко­то­ро­го его по­клон­ни­ки та­щи­ли в дру­гую сто­ро­ну.

Ле­ва пре­дус­мо­три­тель­но сло­жил в боль­шой па­кет все на­гра­ды и до­ку­мен­ты, стоял чуть по­о­даль. Ан­то­ну вы­па­ла роль лич­но­го те­лох­ра­ни­те­ля, но он не ус­пе­вал сдер­жи­вать не­у­го­мон­ных по­чи­та­те­лей. Тем не ме­нее, ро­зу, по­да­рен­ную Мар­той на сце­не, он так и не вы­пу­скал из рук, сле­дя за тем, что­бы цве­ток ни­кто не за­дел не­ча­ян­но, чем вы­звал не­ма­лое удив­ле­ние как Мар­ты, так и всех дру­гих: и что зна­чит од­на ро­за, ког­да де­сят­ки и сот­ни та­ких же ря­дом на­ва­ле­ны? К Мар­те протискивались также пев­цы, ар­ти­сты, чле­ны му­зы­каль­ных об­ществ, пред­ста­ви­те­ли вся­ко­го ро­да об­ще­ствен­но­сти. Мар­та из по­след­них сил «дер­жа­ла мар­ку», ос­ваи­вая имидж звез­ды, при­вык­шей к это­му. Тем вре­ме­нем го­ра бу­ке­тов и по­да­роч­ных ко­ро­бок рос­ла и рос­ла. Ан­то­ну приш­лось не­на­дол­го от­лу­чить­ся (его пригласили расписаться в протоколе), а ког­да он вер­нул­ся, Мар­ту с Ле­вой бы­ло не оты­скать сре­ди всех эт­их… под­но­ше­ний.

Толь­ко в оте­ле, ку­да их до­вез спе­циаль­но за­ка­зан­ный ми­кро­ав­то­бус, Мар­те да­ли пе­ре­ве­сти дух. Она ед­ва ус­пе­ла пе­рео­деть­ся в гри­мер­ной, од­на­ко грим снять не уда­лось. Ле­ва сра­зу пре­ду­пре­дил де­жур­но­го швей­ца­ра, что­бы ни­ко­го из по­сто­рон­них к  Мар­те не пу­ска­ли. Вой­дя в но­мер, Мар­та про­сто плю­хну­лась в ван­ну, не до­жи­да­ясь, ког­да та на­пол­нит­ся во­дой,  поч­ти сры­вая  с се­бя то за­ме­ча­тель­ное, а те­перь уже и сим­во­лич­ное пла­тье, при­нес­шее ей не­бы­ва­лый ус­пех. Цветов и коробок с подарками, внесенных вслед за ней, она вроде бы не замечала... 

Все! Все! Все!
Все, что толь­ко мож­но – по­лу­чи­лось!
Не­мы­сли­мо – но вы­шло. 

Да, ве­че­ром – боль­шой бан­кет, на­до ус­петь при­ве­сти се­бя  в по­ря­док… Ан­тон по­об­ещал, что за­гля­нет че­рез па­ру ча­сов, на том и сго­во­ри­лись. Он за­шел в свой но­мер, по­ста­вил «тро­фей­ную» ро­зу в во­ду – очень, очень по­хо­жа на ту, что у Мар­ты до­ма, в ви­той ва­зоч­ке! Ре­шил нем­но­го про­гу­лять­ся – на про­ща­ние. Про­шел­ся уже при­вы­чным марш­ру­том по ста­рым улоч­кам, воз­вра­тил­ся в центр. Мед­лен­но брел и вдруг об­ра­тил вни­ма­ние на то, что ра­нь­ше оста­вля­ло его рав­но­душ­ным, чего попросту не замечал, – Ве­на пе­стре­ла афи­ша­ми: на од­ной из них – пою­щая Мар­та дер­жа­ла в ру­ках жел­то-зе­ле­но­го по­пу­гая, на дру­гой – та же Мар­та стояла с на­по­ло­ви­ну на­пол­нен­ным бо­ка­лом, на тон­кую стен­ку ко­то­ро­го бы­ла на­де­та «на­стоя­щая» лу­на с вы­ре­зан­ным сек­то­ром. Ког­да же ус­пе­ли на­пе­ча­тать эти афи­ши? Или это – нич­то по срав­не­нию с тем, что сде­ла­но во­об­ще, что­бы устро­ить та­кой сног­сши­ба­тель­ный праз­дник ле­та, мо­ло­до­сти и люб­ви? И кто... кто же устроил все это???

«МАР­ТА СТРЕ­ЛЕЦ­КАЯ» – на­пи­са­но огром­ны­ми бу­ква­ми, на­иско­сок, че­рез все по­ле афи­ши, в од­ном слу­чае – над лу­ной, в дру­гом – над по­пу­га­ем.  Фа­ми­лии ком­по­зи­то­ра По­тоц­ко­го и по­э­та Ру­да­ко­ва бы­ли вы­би­ты мел­ки­ми бу­ква­ми в ни­жнем пра­вом углу. Все над­пи­си – на не­мец­ком язы­ке. Ан­том смо­трел и не ви­дел се­бя, своих сти­хов, свое­го уча­стия во всем этом… ме­ро­прия­тии. По­че­му-то не ви­дел и Ле­вы…

Од­на Мар­та, толь­ко Мар­та, кру­гом – она и она!

Хорошо это или плохо? Ан­тон вер­нул­ся в отель, про­пу­стив в ка­фе на­про­тив па­ру ча­ше­чек чер­но­го ко­фе. Прощай, Вена! Под­нял­ся на­верх и, не за­хо­дя к се­бе, потоптавшись, по­сту­чал­ся в но­мер на­про­тив.

– За­хо­ди, я все слы­шу! – крик­ну­ла Мар­та из-за две­ри. Ан­тон про­шел в ком­на­ту, уди­вляясь, что ве­щей во­круг вро­де бы на­по­ло­ви­ну по­у­ба­ви­лось – про­тив то­го, что бы­ло по­сле кон­цер­та. Цве­тов – как в оран­же­рее цве­точ­ных ко­ро­лей, а ко­ли­че­ство по­дар­ков – точ­но уме­нь­ши­лось. Или так по­ка­за­лось? – огля­дел­ся и по­нял, что мно­гое уже упа­ко­ва­но. На боль­шом сто­ле раз­ло­же­ны те да­ры, ко­то­рые еще «не до­шли» до че­мо­да­нов: ко­ро­боч­ки, ва­зоч­ки, су­ве­ни­ры, кни­ги в ве­ли­ко­леп­ных пе­ре­пле­тах, до­ро­гие без­де­луш­ки, ши­кар­ные на­бо­ры на­пи­тков и кон­фет. Не­ко­то­рые ко­роб­ки бы­ли ра­скры­ты, дру­гие –  пе­ре­вя­за­ны бе­че­вой. Вот жен­щи­на – все уч­ла!

Мар­та вы­гля­де­ла уста­лой, но удо­вле­тво­рен­ной.

– А где же Лев Иса­а­ко­вич? – спро­сил Ан­тон.

– Вышел на секунду, ско­ро при­дет, – от­ве­ча­ла Мар­та, удив­ля­ясь то­му, что Ан­тон не поз­дра­вля­ет ее, не осы­па­ет ком­пли­мен­та­ми – не пре­кра­щая, од­на­ко, за­тал­ки­вать мел­кие пред­ме­ты в оче­ред­ной объе­ми­стый па­кет. Ком­пли­мен­ты бы­ли го­то­вы сор­вать­ся из уст Ан­то­на, но что-то его сдер­жи­ва­ло… Что-то смущало... Тут вни­ма­ние его не­воль­но прив­ле­кла од­на ве­щи­ца, не­бреж­но оста­влен­ная на тум­боч­ке, воз­ле зер­ка­ла. Фут­ляр ока­зал­ся по­лу­ра­скрыт. Он взял его в ру­ки, ра­скрыл пол­но­стью: на тем­но-си­нем бар­ха­те ле­жал ажур­ный бан­тик, изящ­ный, усыпан­ный дра­го­цен­ны­ми кам­ня­ми. Брил­ли­ан­ты, сап­фи­ры, зо­ло­то – опре­де­лил Ан­тон, вспо­ми­ная очень по­хо­жее из то­го, что оста­лось от его ма­те­ри. Но то – со­вер­шен­но дру­гое де­ло, весь­ма скром­ные фа­миль­ные дра­го­цен­но­сти, а это – от­ку­да? Он по­смо­трел на Мар­ту… Кто  бы – в чу­жой стра­не – так нео­жи­дан­но, так за­про­сто стал швы­рять­ся столь до­ро­ги­ми пред­ме­та­ми? И она-то… ког­да ус­пе­ла… по­лу­чить та­кой пре­зент?

– Ты хоть зна­ешь, сколь­ко сто­ит эта брош­ка? – спро­сил Ан­тон, со­об­ра­жая, в ка­ких пре­де­лах мо­жет ока­за­ть­ся це­на.

– А, это… – Мар­та уже ус­пе­ла за­пих­нуть все сверт­ки в до­рож­ную сум­ку и под­тя­ги­ва­ла к се­бе кофр с кон­церт­ны­ми пла­тья­ми; она огля­ну­лась на Ан­то­на и ска­за­ла, еле пе­ре­во­дя ды­ха­ние: – Ну, ко­неч­но, до­ро­гая вещь, но не при­нять ее бы­ло про­сто не­ве­жли­во. По­да­ри­ли от ду­ши, по­ни­ма­ешь? Не­че­го ли­це­ме­рить: по­да­рок ро­скош­ный – но это еще не при­чи­на, что­бы счи­тать по­ро­ком… Луч­ше по­мог бы, чем… бур­чать зау­ныв­ные но­та­ции. – Мар­та от­ки­ну­ла со лба при­лип­шие во­ло­сы: – Ведь бу­дешь очередную мо­раль чи­тать, на­став­ник мой нес­рав­нен­ный?!

Ос­уж­де­ние по­э­та – и вов­се не за…

Ан­тон спох­ва­тил­ся, принял­ся по­мо­гать. Пер­вым де­лом уб­ра­ли с глаз до­лой до­ро­гую брошь, спря­тав ее на дно че­мо­да­на, по­том ста­ли со­об­ра­жать: все рав­но слиш­ком мно­го вы­хо­дит ве­щей, мо­жет, по­лу­чит­ся как-то упа­ко­вать од­но в дру­гое? Тут в но­мер бу­кваль­но вва­лил­ся еле жи­вой и очень устав­ший за день Ле­ва, дер­жась за пра­вый бок (не­у­же­ли – пе­чень?), пря­ча си­га­ре­ту за спи­ной, и, ни­че­го не го­во­ря, ки­нул на стол пач­ку га­зет и жур­на­лов, свер­ху по­ло­жил вскры­тый кон­верт, из ко­то­ро­го тор­ча­ло ка­кое-то пись­мо:

– Мар­та, проч­ти сроч­но!

Мар­та оста­ви­ла в по­кое сум­ки, взя­ла кон­верт, вы­ну­ла пись­мо и две то ли от­крыт­ки, то ли ви­зит­ные кар­точ­ки. При­сев на кре­сло, ста­ла чи­тать. Выражение ее лица постепенно смягчалось. Она засмеялась:

– Ого… Нас зо­вут в го­сти! – и удивилась: – А где ты это взял?

– «Взял»? – Ле­ва хмык­нул нео­пре­де­лен­но, по­ти­рая бок и мор­щась при этом, ото­дви­гая сум­ки от та­хты, к ко­то­рой стре­мил­ся. – В тво­ей лич­ной поч­те с по­мет­кой «сроч­но». Чи­тай вни­ма­тель­нее, до­ро­гая…

– Что ты име­ешь в ви­ду? – Мар­та пе­ре­ста­ла смеять­ся и со­сре­до­то­чи­лась на по­сла­нии. – Ну, что же, при­гла­ша­ют нас на уик-энд, всех втро­ем. Мне это при­ят­но, чест­ное сло­во!

– Кто и за­чем при­гла­ша­ет? – спро­сил Ан­тон, за­гля­ды­вая в по­сла­ние че­рез пле­чо Мар­ты, но она бы­стро ото­дви­ну­ла пись­мо. 

– Со­лид­ный че­ло­век, из­вест­ный им­пре­са­рио, я пре­крас­но знаю тех, кто его ре­ко­мен­до­вал мне в фи­лар­мо­нии. Об­еща­ет поз­на­ко­мить… – Мар­та взя­ла пись­мо и ото­шла к ок­ну. – Не­по­нят­но на­пи­са­но… Ну, что бы там ни бы­ло, по­зво­ню, те­ле­фон есть.

Она под­се­ла к те­ле­фон­но­му сто­ли­ку, наб­ра­ла но­мер. «Ин­те­рес­но, по­ду­мал Ан­тон, на ка­ком язы­ке на­пи­са­но пись­мо, на ка­ком язы­ке она бу­дет раз­го­ва­ри­вать – по­че­му не по­про­сит его?» Уди­ви­тельно, но она го­во­ри­ла по-рус­ски… По­ло­жив труб­ку, Марта ве­се­ло со­об­щи­ла, что зав­тра утром все едем ту­да, ку­да поз­ва­ли, – в го­ры!

– А кто они та­кие, ко­то­рые ку­да-то нас зо­вут? – не­до­ве­рчиво спро­сил Ан­тон и по­ко­сил­ся на Ле­ву, с удовольствием раз­ва­лив­ше­го­ся на та­хте, ко­то­рую тот облю­бо­вал с пер­во­го дня приез­да: удоб­ная ока­за­лась ле­жан­ка! – И ку­да же?

– Да, кто они и за­чем мы им сда­лись? – пов­то­рил Ле­ва,  ра­стя­нув­шись, зе­вая во весь рот и поч­ти за­сы­пая. – Тем бо­лее, у нас би­ле­ты на са­мо­лет, вы­лет – в по­не­дель­ник ве­че­ром…

Мар­та смо­тре­ла на обо­их с дос­адой: ка­кие «ки­слые» и «тор­моз­ные» – раз­ве с ни­ми по­ко­ришь ка­кой-ни­будь олимп? На что они спо­соб­ны, кро­ме как гундосить о чепухе… Вот ведь заг­возд­ка ка­кая – два не­по­нят­ли­вых и сов­сем не «ве­се­лых гу­ся»!

– А мы со­бе­рем­ся в до­ро­гу се­год­ня же, да поч­ти и со­бра­лись! Утром за на­ми за­е­дут, за­е­дет шо­фер гос­по­ди­на… – она за­гля­ну­ла в пись­мо, – гос­по­ди­на Груб­бе­ра, Ган­са Груб­бе­ра. Ганс про­сит нас по­се­тить  вме­сте с ним один из ста­рин­ных зам­ков, при­над­ле­жа­щих дру­гу его се­мьи, по­том­ку ста­рин­но­го ро­да, гос­по­ди­ну Аль­фре­ду Шуль­ма­ну. Соб­ствен­но, это Аль­фред и при­гла­ша­ет нас – при­гла­ше­ние при­ло­же­но. И знаете? Оказывается, я от­лич­но пом­ню Ган­са по по­за­про­шло­год­ним га­стро­лям в Вен­грии, в Бу­да­пеш­те, – Мар­та на­пря­гла всю па­мять и ед­ва вспом­ни­ла, как его зо­вут, но по­сле раз­го­во­ра по те­ле­фо­ну вос­про­из­ве­ла и облик – да, точ­но, это имен­но он устро­ил тог­да вы­год­ный кон­тракт двум ее зна­ко­мым ар­ти­стам, и весь­ма по­сред­ствен­ным! – Ле­ва, а раз­ве ты его за­был? Вспом­ни, как он пе­ре­вел рус­скую по­сло­ви­цу, мол, «вся­ко­му вре­ме­ни свой овощ»? Это же был он, Ганс… Пра­вда, он при­был в Ве­ну толь­ко вче­ра, на мое пер­вое вы­сту­пле­ние не по­пал, а се­год­ня – в вос­тор­ге от ме­ня – пра­вда, сра­зу не по­до­шел, по­то­му что опаз­ды­вал ку­да-то еще... И все рав­но – здо­ро­во, что он ме­ня уз­нал! Ле­ва, ну что же ты?!

Ле­ва хмык­нул неч­то не­вра­зу­ми­тель­ное – уже ус­нул… Не­у­же­ли где-то ус­пел вы­пить? Не расклеился бы окончательно – вот будет некстати! Мар­та с дос­адой вздох­ну­ла, об­ра­ща­лась уже толь­ко к Ан­то­ну:

– Ну не­у­же­ли вы... не­у­же­ли ты не по­ни­ма­ешь? И чем плох та­кой ва­ри­ант – для на­ших-то «ово­щей»? Нам ока­зы­ва­ют честь за­жи­точ­ные, вы­со­ко­по­чи­та­е­мые лю­ди. Чем это пло­хо – для нас? – Она не ожи­да­ла, что во­об­ще под­вер­нет­ся ва­ри­ант, а он взял и под­вер­нул­ся, так эти двое… – Ты хоть раз был в го­стях у вла­дель­цев ста­рин­но­го зам­ка? Наверняка нет. А тут! Это, меж­ду про­чим, – в ве­ли­ко­леп­ном ме­сте, у под­но­жья Альп? А ведь те­бе, как ис­то­ри­ку, бы­ло бы крайне по­лез­но… – Мар­та, уви­дев, что Ле­ва «отру­бил­ся», рас­сы­па­лась толь­ко пе­ред Ан­то­ном, скло­няя его к этой стран­ной по­езд­ке, как буд­то он мог ре­шать что-то са­мо­стоя­тель­но – в отры­ве от ком­па­нии, где мне­ние Мар­ты бы­ло зако­ном. И за­чем это она так старается? Не похоже на нее... Мар­та продолжала уго­ва­ри­ва­ть, словно усыпляя его, при­во­дя в за­ме­ша­тель­ство, мур­лы­ча, как си­ам­ская кош­ка, сознающая си­лу сво­ей ма­ги­че­ской по­ро­ды. – А на са­мо­лет мы мах­нем пря­мо от­ту­да. Здо­ро­во, пра­вда же!

Ле­ва уже от­кро­вен­но хра­пел. Мар­та увещева­ла, огля­ды­ва­ясь на не­го и все боль­ше под­кра­ды­ва­ясь к Ан­то­ну, си­дя­ще­му на един­ствен­ном сту­ле, еще не за­ня­том ко­роб­ка­ми. Он вы­гля­дел мрач­нее ту­чи, из ко­то­рой вот-вот дол­жен про­лить­ся гро­зо­вой дождь. Ка­кие там «ово­щи»! Ка­кой «гусь»! Мар­та, ока­зав­шись у не­го сза­ди, за спи­ной, мгно­вен­но об­ви­ла ру­ка­ми его шею и пле­чи, при­жа­лась к не­му со всей си­лой, не да­вая под­нять­ся, если бы он то­го за­хо­тел. Ан­то­на слов­но ока­ти­ло жа­ром и хо­ло­дом од­но­вре­мен­но: раз­ве не об этом мгновении меч­тал, не это­го порыва жаж­дал? Он чув­ство­вал шква­лы и ура­га­ны, об­ру­ши­вав­шие­ся на не­го снару­жи и со­пер­ни­чаю­щие с бу­рей смя­те­ния и чувств, по­лы­хав­ших из­ну­три, – зах­ва­тил в свои ла­до­ни бла­гоу­хаю­щие ру­ки Мар­ты, при­жал их к пы­лаю­щим ще­кам. Ка­кая-то по­езд­ка, за­мок, при­гла­ше­ние – при чем тут они, ког­да Мар­та, ког­да она, ког­да он… Хо­те­лось окон­ча­тель­но по­ко­рить­ся ее объя­тиям, слить­ся с ее те­лом, ра­ство­рить­ся в ее ды­ха­нии!

А Мар­та, все креп­че об­ни­мая Ан­то­на и чув­ствуя, что он не же­ла­ет по­ко­рить­ся ей (ну и за­но­за!), ти­хонь­ко мур­лы­ка­ла, неж­но пе­ла, под­страи­ва­ясь к мо­ти­ву зна­ко­мой опе­рет­ты:

– Что, гос­по­ди­на по­э­та бес­по­ко­ят ду­мы об оче­ред­ном ос­уж­де­нии? По­э­ту не нуж­на му­за? Все еще не нуж­на или уже не нуж­на? Не нуж­на звез­да, спу­стив­шая­ся к не­му с вер­шин? Ну, ну же...

Шут­ли­во на­пе­вая в та­ком ро­де, она поч­ти пе­ре­ме­сти­лась на ко­ле­ни Ан­то­на, при­жи­ма­ясь к не­му все тес­нее, но он, по­лу­чив не­ко­то­рую сво­бо­ду, вдруг, к соб­ствен­но­му ужа­су, ис­пы­тал ос­трый при­ступ дур­но­ты, че­го ни­ког­да ра­нее не слу­ча­лось с ним. Он тут же вы­вер­нул­ся из объя­тий Мар­ты – вско­чил опро­метью, слов­но от­кре­щи­ва­ясь от нее, су­до­рож­ны­ми дви­же­ния­ми схва­тил под­вер­нув­шую­ся бу­ты­лку с лимонадом, бу­кваль­но сор­вал с нее проб­ку и от­пил пару глот­ков, по­том сде­лал нес­коль­ко кру­гов по ком­на­те и, не най­дя бо­лее под­хо­дя­ще­го ме­ста, де­мон­стра­тив­но сел на та­хту ря­дом с пох­ра­пы­ваю­щим Ле­вой. Мар­та, «за­быв» свои де­ше­вые «штуч­ки», с изу­мле­ни­ем гля­де­ла на Ан­то­на – хо­рош эк­зем­пляр­чик! Ан­тон по­рыл­ся в кар­ма­нах, вы­нул ма­лю­сень­кую ба­ноч­ку вьет­нам­ской «звез­доч­ки», ра­стер ви­ски.

– Те­бе что, дур­но… от ме­ня, от мо­их при­кос­но­ве­ний? – она взгля­ну­ла на Ан­то­на с со­жа­ле­ни­ем: –  Мо­жешь не от­ве­чать, я и са­ма ви­жу. Эх ты, циркуляр бесчувственный, теленок толстокожий... А я-то ду­ма­ла!

Мар­та окон­ча­тель­но стрях­ну­ла с се­бя роль со­блаз­ни­тель­ни­цы, вздохнула, по­шла в ван­ную, вы­не­сла на­мо­чен­ное хо­лод­ной во­дой по­ло­тен­це, об­мо­та­ла Ан­то­ну го­ло­ву, при­ка­за­ла лечь, лов­ко пе­ре­вер­ну­ла Ле­ву на бок, осво­бож­дая ме­сто для Ан­то­на. Ан­тон лег не­хо­тя, но с облег­че­ни­ем зак­рыл гла­за: ему оста­ва­лось толь­ко по­ко­рить­ся ей – хо­тя бы так. Мар­та на­ки­ну­ла на них обо­их пу­ши­стый плед, по­смо­тре­ла с грус­тью: вот те­бе и – «два ве­се­лых гу­ся»! И ко­му тут ве­се­ло? Са­ма уселась ря­дом, не­кра­си­во вытянув уставшие за день но­ги (ни­кто же не ви­дит!), и, покачав головой, согнула ко­лен­ки, поставила на них локти; тя­же­ло под­пер­ла го­ло­ву ру­ка­ми – со­вер­шен­но по-баб­ски. 

Ну, по­смо­три­те же на ме­ня, по­смо­три­те!
         Вспом­ни­те, сколь­ко мне приш­лось пе­ре­жить,
                                       пе­ре­му­чить­ся, так хо­тя бы се­год­ня… 

Да что же вас так раз­вез­ло, не­на­гляд­ные вы мои! А как же бан­кет? Да, уже – че­рез два ча­са… Ка­ким по­дъем­ным кра­ном вас на­до под­ни­мать? Скину­ла не­у­доб­ные ту­фли (жаль, не до­ду­ма­лась ра­нь­ше избавиться от каблуков!), вста­ла, бо­си­ком про­шле­па­ла к ба­ру, на­ли­ла две рюм­ки ви­ски, бро­си­ла в них вы­ну­тые из мо­ро­зил­ки два ку­соч­ка ль­да. «Ра­ство­ри в бо­ка­лах с ви­ски лом­ти­ки лу­ны…» И не тя­ни, по­ка ра­ста­ет лед… Обер­ну­лась, по­смо­тре­ла на них еще раз: хо­ро­ши, не­че­го ска­зать, один се­рый, дру­гой бе­лый, два глу­пей­ших гу­ся! Ово­щи в сме­та­не! Бу­бли­ки трех­ко­пе­еч­ные! Ну ком­па­ния – с та­кой толь­ко на меж­ду­на­род­ные фо­ру­мы ез­дить… Чок­ну­лась са­ма с со­бой, вы­пи­ла по оче­ре­ди обе рюм­ки. За­ку­ски ока­за­лось сколь­ко угод­но, но за­ку­сы­вать не хо­те­лось!

…Бан­кет ор­га­ни­зо­ва­ли по вы­сше­му раз­ря­ду. Вто­ро­сте­пен­ных лю­дей не бы­ло: толь­ко ру­ко­во­ди­те­ли, орг­ко­ми­тет, му­ни­ци­паль­ные вла­сти, ме­це­на­ты, ди­пло­ман­ты и при­зе­ры. Мар­та – как всег­да осле­пи­тель­на, об­во­ро­жи­тель­на, бе­зу­преч­на, в цен­тре вни­ма­ния. Ан­то­ну и Ле­ве – скром­ное мер­си, да они и не пре­тен­до­ва­ли (хо­ро­шо, что ока­за­лись в со­стоя­нии при­сут­ство­вать!). Лев Иса­а­ко­вич уже тре­тий день нет-нет да и вспом­нит, с ка­кой сто­ро­ны у не­го пе­чень, а у Ан­то­на Пав­ло­ви­ча так тре­ща­ла го­ло­ва, что ду­мал, не вы­дер­жит. То ли дело – Мар­та: вокруг нее кру­тил­ся весь «Вен­ский не­бо­свод», и она вы­дер­жи­ва­ла! Вот ведь «несгибаемая, неуязвимая, талантливая, венценосная...» На­вер­ное, так и на­пи­шут в зав­траш­них га­зе­тах… Гос­по­да Ганс Груб­бер и Аль­фред Шуль­ман нес­коль­ко раз под­ни­ма­ли тос­ты за Мар­ту, за ее та­лант. Так вот ка­кой он, этот Ганс – с ви­ду ни­че­го осо­бен­но­го, Аль­фред – тот бо­лее оса­нист и со­ли­ден, но вид­но, оба – не про­мах. Да и какими же им быть, общественным благотворителям и попечителям искусств? Все они, вме­сте взя­тые, на­по­ми­на­ли Антону тех богатых покровителей, которых он из­ред­ка встречал на подобных мероприятиях в Мос­кве, – по­ни­мал, что не сто­ит под­хо­дить к ним бли­же: яс­но, что не до­пу­стят, раз­ве в ка­че­стве… Нет, на­зы­вать се­бя «шу­том» Ан­тон не мог и не стал бы ни при ка­ких об­стоя­тель­ствах. Что ж, все ма­сте­ра ра­зы­гры­вать спек­та­кли и пред­ста­вле­ния, по­ка на них са­мих не напялят нео­жи­дан­но шу­тов­ской кол­пак. Антон представил средневековых шутов в колпаках с бубенчиками и улыбнулся: эти господа вряд ли «дотянут» до мастерства тех актеров даже при всем желании! Ну, это так, отвлечение от происходящего...

Осталь­ное – пов­то­ри­лось при­мер­но в той же оче­ред­но­сти, как в кон­церт­ном за­ле: ком­пли­мен­ты, поз­дра­вле­ния, приз­на­ния…

Вся про­грам­ма за­кон­чи­лась толь­ко за пол­ночь. 

***
 Шо­фер Ган­са за­е­хал утром, как и об­ещал его хо­зяин. С по­мо­щью слу­жа­щих оте­ля вещи по­гру­зи­ли в ма­ши­ну, заб­ра­ли до­ку­мен­ты у ад­ми­ни­стра­то­ра, распрощались с провожающими. Массивный автомобиль мар­ки «Форд», как Антон прочитал на сверкающем ка­по­те, оказался ком­форт­ным и бес­шум­ным. Антон смутился от своего невежества:

– Ни­ког­да в та­ких не ез­дил!

– А в ка­ких, по­зволь­те спро­сить, ез­ди­ли?

– И от­ве­тить труд­но…

Ро­зу, по­да­рен­ную Мар­той, Ан­тон взял с со­бой, удив­ля­ясь то­му, что цве­ток поч­ти не по­те­рял све­же­сти. Мар­та и Ле­ва вор­ча­ли: и так пол­но поклажи, так еще и эта ро­за, луч­ше бы… Уже вы­еха­ли из го­ро­да, вско­ре по­ка­за­лись очер­та­ния гор. Ан­тон вяло посматривал в окно, оживился ког­да по­дъез­жа­ли к сам­ому зам­ку. Вот это да! Та­ких ска­зоч­ных зам­ков он еще не ви­дел; нет, ви­дел, ко­неч­но, толь­ко на ил­лю­стра­циях в ста­рин­ных кни­гах и ре­кла­мах гор­но­лыж­но­го спор­та. Раз­ве мож­но тут жить, или про­во­дить вы­ход­ные или…? Ну, ве­ро­ят­но, за­ка­ты­вать ба­лы – да… Их уже встре­ча­ли у во­рот; пригласили выйти из автомобиля, по­дож­дать во дворе.

К во­ро­там под­катывали ма­ши­на за машиной – наз­ва­ния ма­рок Ан­то­ну бы­ли неиз­вест­ны. Из ма­ши­н вы­хо­ди­ли важ­ные, не­су­етли­вые гос­по­да; шо­фе­ры, вы­ска­ки­вая впе­ред, ра­скры­ва­ли двер­цы, по­мо­гая вый­ти да­мам. По­том гостей под­во­ди­ли к па­рад­но­му крыль­цу, на котором показались гос­по­дин Аль­фред Шуль­ман с су­пру­гой Кла­рой – оба до­воль­ные и энергичные. Гос­по­да улы­ба­лись друг дру­гу, хо­зяин всех при­вет­ство­вал, здо­ро­ва­ясь с каж­дым. С Мар­той поз­до­ро­вал­ся осо­бо, уде­лив ей вни­ма­ния боль­ше, чем всем дру­гим, вме­сте взя­тым. Дво­рец­кий про­вел го­стей в бо­га­то уб­ран­ный холл, к трем лиф­там, а слу­ги до­ста­ви­ли их в при­го­то­влен­ные заранее покои. Мар­те с Ле­вой  от­ве­ли апар­та­мен­ты в от­дель­ной ба­шне, в «ба­шне ис­кусств», как ее окре­стил Ан­тон. Ему же пре­до­ста­ви­ли две ши­кар­ные ком­на­ты в центральном корпусе, це­лый этаж в со­вре­мен­ном по­ня­тии – ос­ма­три­вая сами комнаты и под­хо­ды к ним, он был по­ра­жен обилием де­та­лей ар­хи­тек­ту­ры сем­над­ца­то­го ве­ка, так хо­ро­шо сох­ра­нив­ших­ся до на­ших дней. Вон ку­да су­дь­ба за­не­сла!

– Ты хоть не бряк­ни ни­че­го лиш­не­го, не ще­го­ляй эру­ди­ци­ей старозаветной, здесь она ни к че­му, – на­ста­вля­ла Мар­та Ан­то­на пе­ред тем, как рас­стать­ся до лен­ча, объя­влен­но­го че­рез час. – Мне толь­ко что объяс­ни­ли: здесь свои по­ряд­ки и пра­ви­ла. Нужно вести себя, как желают хо­зя­ева, как при­ня­то по ста­рин­но­му эти­ке­ту, – словом, слу­шать­ся во всем гос­по­ди­на Аль­фре­да Шуль­ма­на. Свои покои сле­ду­ет по­ки­дать толь­ко по­сле раз­ре­ше­ния или при­гла­ше­ния хо­зяи­на; вы­хо­дить на ули­цу без уве­до­мле­ния не сле­ду­ет, ведь кру­гом – част­ные вла­де­ния, мо­гут встре­тить­ся нео­жи­дан­ные сюр­при­зы… вро­де ди­ких зве­рей. Пред­ста­вля­ешь? Или не бо­ишь­ся ни­ко­го, телец мой упорный? – Мар­та звонко за­сме­ялась: она и здесь оста­ва­лась са­ма со­бой. – Ну, это я шу­чу, а то ис­пу­га­ешь­ся вза­пра­вду! Да, вез­де име­ют­ся те­ле­фо­ны. Ты не вол­нуй­ся, мы бу­дем пе­рез­ва­ни­вать­ся. Встре­тим­ся за тра­пе­зой, не уны­вай!

…Толь­ко в огром­ной за­ле с вы­соки­ми стрель­ча­ты­ми ок­на­ми, си­дя в удобном дубовом кресле за столом, уста­влен­ным ред­ки­ми яства­ми и изы­скан­ны­ми на­пи­тка­ми, Ан­тон смог раз­гля­деть всех го­стей Аль­фре­да Шуль­ма­на. Со­вер­шен­но раз­ные лю­ди – с ви­ду трудно ска­зать об их со­циаль­ном по­ло­же­нии, до­стат­ке и всем про­чем, и толь­ко по ие­рар­хии при­бли­жен­но­сти к хо­зяи­ну, си­дя­ще­му во гла­ве сто­ла, мож­но бы­ло опре­де­лить их важ­ность и зна­чи­мость как для са­мих хо­зяи­на и хо­зяй­ки, так и в мас­шта­бах… опре­де­лен­ных кру­гов – то ли стра­ны, то ли Ев­ро­пы. Уж в эти тон­ко­сти Ан­тон не вда­вал­ся, но был уве­рен в сво­ей оцен­ке: не зря же пе­ре­чи­тал столь­ко ро­ма­нов и ис­то­ри­че­ских книг!

Аль­фред и Кла­ра Шуль­ма­ны яв­ля­ли со­бой при­ят­ную па­ру сред­них лет, оба ка­за­лись чо­пор­ны­ми, но не над­мен­ны­ми. Мар­ту с Ль­вом Иса­а­ко­ви­чем по­са­ди­ли со сто­ро­ны гос­по­ди­на Аль­фре­да, чуть ли не ря­дом с ним. Да­же ува­жа­е­мый все­ми Ганс Груб­бер си­дел толь­ко че­рез два кре­сла от Мар­ты с Ле­вой, бли­же к две­рям. Ан­то­ну опре­де­ли­ли ме­сто в са­мом кон­це сто­ла, что его вполне устраи­ва­ло. Раз­го­во­ры за тра­пе­зой бы­ли поч­ти не пре­дус­мо­тре­ны. К лен­чу по­да­ли при­го­то­влен­ные по ста­рин­но­му ре­цеп­ту го­ря­чие блю­да и ори­ги­наль­ные за­ку­ски; пред­ла­га­ли об­ра­тить вни­ма­ние на гра­на­то­вый сок, на­ли­тый в узень­кие гра­фин­чи­ки. Сок по­лу­ча­ли из пло­дов осо­бен­но­го ви­да гра­на­то­вых де­ре­вьев, ра­сту­щих в ни­жнем са­ду. Стран­но, что гра­на­ты вы­зре­ва­ли в этой ши­ро­те… Да и мож­но ли ве­рить все­му, что го­во­рят? Но так или иначе, продукты и напитки были пикантными или утонченными – Ан­то­ну пред­ста­ви­лось, что таки­ми блю­да­ми и ви­на­ми пот­че­ва­ли толь­ко на ко­ро­лев­ских пирах в ве­ке при­мер­но ше­стнад­ца­том.

По­сле лен­ча по­зво­ли­ли ос­мо­треть за­мок из­ну­три: со­про­вож­дал го­стей один из се­кре­та­рей гос­по­ди­на Шуль­ма­на, ве­жли­вый и сло­во­о­хот­ли­вый, го­во­ря­щий на нес­коль­ких язы­ках. В кар­тин­ной га­ле­рее – по­тря­саю­щая кол­лек­ция пор­тре­тов пред­ков, все по­лот­на – изумитель­ной ра­бо­ты. При­гла­си­ли и в би­блио­те­ку, но да­ли толь­ко бе­гло прос­мо­треть ко­реш­ки книг, стоя­щих на пол­ках: там бы­ли ка­та­ло­ги, эн­ци­кло­пе­дии, ат­ла­сы, спра­воч­ни­ки.

– А есть ли дру­гие кни­ги, ху­до­же­ствен­ные, на­при­мер?

– Бе­зу­слов­но, нес­коль­ко раз­де­лов книг, в том чи­сле и художествен­ных, и документальных, осо­бен­но цен­ных, но, по­ни­ма­ете ли, сей­час с ни­ми ра­бо­та­ют би­блио­гра­фы, по­э­то­му нам с ва­ми до­сту­па нет.

Сло­вом, по­ко­пать­ся в кни­гах не да­ли, вид­но, не при­ня­то, но и так яс­но: би­блио­те­ка та­кая, что ака­де­ми­че­ская – ей не че­та! Ба­ры – вни­зу; бас­сей­ны – по навес­но­му пе­ре­хо­ду на­пра­во; ки­но­зал и сту­дий­ные по­ме­ще­ния – по пе­ре­хо­ду на­верх; игор­ные за­лы – в смеж­ном кры­ле. За пре­де­ла­ми зда­ний – парк, ко­нюш­ня, вы­став­ка ан­тич­ной скуль­пту­ры, сад. Да, из ис­то­рии по­ме­стья – не все и не всег­да бы­ло здесь пре­крас­но, памятны и су­ро­вые стра­ни­цы, отразившие вол­не­ния и вой­ны. Су­ще­ству­ют леген­ды и не­при­гляд­ные рас­ска­зы, свя­зан­ные с про­шлым зам­ка, но мно­гие из них ско­рее – для крас­но­го слов­ца. Оста­лось от пред­ков и кое-что, тре­бую­щее боль­ших хло­пот: под­зем­ные ла­би­рин­ты, раз­ва­ли­ны ма­ло­го зам­ка, но для их вос­ста­но­вле­ния нужны огромные средства, да и не ре­ши­ли окон­ча­тель­но, сто­ит ли во­зить­ся со всем эт­им…

Го­стей ту­да не во­дят – смо­треть осо­бо не на что.

Про­гул­ка по на­ряд­но­му, ухо­жен­но­му пар­ку взбо­дри­ла Ан­то­на, а Мар­ту с Ле­вой толь­ко уто­ми­ла. К то­му же Ле­ва все силь­нее жа­ло­вал­ся на пе­чень, го­во­рил, что та­блет­ки по­мо­га­ют пло­хо – сто­нал и охал. Ан­то­ну же, что на­зы­ва­ет­ся, по­лег­ча­ло: «фе­сти­валь­ная» го­лов­ная боль поч­ти про­шла, а в замке оказалось любопытно… Пра­вда, к кон­цу, ког­да ос­ма­три­ва­ли ал­леи пар­ка, и его са­мо­го уже на­чи­на­ла тя­го­тить вся эта про­це­ду­ра по­верх­ност­но­го оз­на­ко­мле­ния, ког­да хотелось (и мож­но бы­ло бы!) открыть для себя столь­ко но­во­го – но кто же даст по­смо­треть все, что за­хо­те­лось?! По­пут­но он не­вольно при­слу­ши­вал­ся, о чем го­сти бе­се­ду­ют друг с дру­гом на не­мец­ком и ан­глий­ском язы­ках, – так, о ма­ло зна­чи­мом для не­го, со­вер­ше­но не от­но­ся­щемся к зам­ку и к слу­чаю, ко­то­рый при­вел их сю­да. Или они здесь не в пер­вый раз и им все эти «по­ка­зы» дав­но на­до­е­ли? Не уда­ва­лось «за­це­пить­ся» мы­слью ни за од­ну из мы­слей слу­чай­но ока­зав­ших­ся ря­дом с ним лю­дей, а у них же­ла­ния по­го­во­рить с ним не воз­ни­ка­ло, да и кто он та­кой – для них? В раз­го­во­рах го­стей из­ред­ка упо­ми­на­лось имя Мар­ты – бе­гло и нев­зна­чай. За­да­вать лиш­них во­про­сов «эк­скур­со­во­ду» бы­ло не при­ня­то, да ни­кто и не за­да­вал. Сре­ди го­стей Ган­са вид­но не бы­ло – и за­чем ему это, он, на­вер­ное, дав­но изу­чил все угол­ки по­ме­стья. Уже ра­скла­ни­ва­ясь па про­ща­ние – до ве­че­ра – и ухо­дя в свои апар­та­мен­ты, Ан­тон почувствовал сильную усталость, однако не пе­ре­ста­вал со­кру­шать­ся, что по­лу­чен­ной на им­про­ви­зи­ро­ван­ной «эк­скур­сии» ин­фор­ма­ции слиш­ком ма­ло, а боль­ше­го ждать не при­хо­дит­ся.

Под­няв­шись к се­бе, тут же ра­ски­нул­ся на изящ­ном бар­хат­ном кре­сле и мо­мен­таль­но про­ва­лил­ся в тя­же­лый сон, за­то от­дох­нул как сле­ду­ет… Прос­нул­ся – и взгляд его упал на ро­зу, ту са­мую, ко­то­рую при­вез с со­бой: что это с ней? Ро­за как-то смор­щи­лась и по­бле­кла, а ведь еще вче­ра… Как толь­ко прие­ха­ли, он сра­зу же по­ста­вил ее в вы­со­кий гра­не­ный бо­кал с во­дой, ря­дом с ак­ва­риу­мом, в ко­то­ром пла­ва­ли две изу­ми­тель­но кра­си­вые оран­же­во-ро­зо­вые рыб­ки – гор­нич­ная ме­ня­ла во­ду в бо­ка­ле два ра­за в день. Так при­ня­то, объяс­ни­ла она. Так при­ня­то… сто или две­сти лет на­зад? И тог­да бы­ли точ­но та­кие же ро­зы? Та­кие же рыб­ки? Та­кие же… гра­на­ты? Ми­ло­вид­ная смуглолицая гор­нич­ная в от­вет толь­ко улы­ба­лась: так при­ня­то. Она за­гля­ну­ла к ве­че­ру: не на­до ли че­го?  Ан­тон ска­зал ей: все, мол, хо­ро­шо, да толь­ко ро­за увя­да­ет… Гор­нич­ная пред­ло­жи­ла за­ме­нить эту, нев­зрач­ную уже на вид, ро­зу на дру­гую – лю­бо­го сор­та и цве­та, ка­ко­го он по­же­ла­ет. Ан­тон от­ри­ца­тель­но по­ка­чал го­ло­вой: дру­гой не на­до. Девушка по­жа­ла пле­ча­ми, за­дер­ну­ла бар­хат­ные што­ры на ок­нах (так при­ня­то!) и уда­ли­лась. Он по­смо­трел на ро­зу сквозь тол­щу во­ды ак­ва­риу­ма. Рыб­ки ха­о­ти­че­ски сколь­зи­ли вниз, вверх, пря­мо, по ди­а­го­на­ли, мяг­ко взма­хи­вая по­лу­про­зрач­ны­ми ву­ал­еоб­раз­ны­ми хво­ста­ми, зак­ры­вая по­ло­ви­ну об­зо­ра – и сте­бель ро­зы, че­рез трой­ное сте­кло и тол­щу во­ды, ка­зал­ся то с ши­па­ми, то без них. Ин­те­рес­но, а если ро­зу по­ста­вить пря­мо в ак­ва­ри­ум или окунуть целиком – по­мо­жет ли это сох­ра­нить ее? Нет, так нель­зя, на­вер­ня­ка так то­же не при­ня­то… Попы­тал­ся на­бра­сы­вать сти­хи, поль­зу­ясь вы­дав­шим­ся от­ды­хом, нео­жи­дан­ным «от­пу­ском», но даль­ше двух пер­вых стро­чек не шло. Вот если бы по­зво­ли­ли по­ра­бо­тать в би­блио­те­ке – но уж ска­за­но, что нель­зя, не при­ня­то.

Мар­та? Мар­та бы­ла не так да­ле­ко, но...

Мож­но бы­ло по­зво­нить Мар­те с Ле­вой, но по­че­му-то не хо­те­лось. Те­перь, ког­да Ан­тон гля­дел на ры­бок, Мар­та вдруг по­ка­за­лась ему лег­ко­мы­слен­ной тро­пи­че­ской ба­боч­кой, за­жа­той меж­ду двух все при­бли­жаю­щих­ся друг к дру­гу сте­кол не­кое­го осо­бо­го ак­ва­риу­ма с пе­ре­движ­ны­ми стен­ка­ми, из ко­то­ро­го вы­ли­ли всю во­ду…

Без во­ды, без во­ды, без во­ды… Стен­ки все быстрее сдви­га­лись и сдви­га­лись, стес­няя тре­пет яр­ких кры­ль­ев ба­боч­ки. Еще мгно­ве­ние – и тре­пе­тать бу­дет не­че­му!  К че­му та­кая ал­ле­го­рия, не­по­нят­но… 

Ро­за, стоя­щая все там же, на по­до­кон­ни­ке спаль­ни,
за спи­ной у Мар­ты, окон­ча­тель­но увя­ла и сог­ну­лась,
за­сох­нув в не­кра­си­вой позе, не по­до­баю­щей
цвет­ку столь бла­го­род­но­го про­ис­хож­де­ния…                                       

...На сле­дую­щий день, в вос­кре­се­нье, го­стей раз­вле­ка­ли по-на­стоя­ще­му, и они су­ме­ли от­лич­но от­дох­нуть – кто где. Ан­то­на что-то яв­но сдер­жи­ва­ло, и он не смог ра­скре­по­стить­ся пол­но­стью, хо­тя от ду­ши на­пла­вал­ся в бас­сей­не, по­па­рил­ся в сау­не, а в ки­но­за­ле по­смо­трел та­кие до­ку­мен­таль­ные филь­мы, ко­то­рых ниг­де и ни­ког­да ему не по­ка­жут: ис­то­ри­че­ская нау­ка из пер­вои­сточ­ни­ков... Не­яс­ные пред­чув­ствия не да­ва­ли по­коя. Мар­ту с Ле­вой хо­зяин увез ку­да-то с утра, и они вер­ну­лись толь­ко к ве­че­ру. По­сле ужи­на Мар­та по­зво­ни­ла Ан­то­ну, про­си­ла спу­стить­ся  в ни­жний холл. Ан­тон не за­мед­лил это сде­лать – спу­стил­ся на лиф­те, и, вы­хо­дя из не­го, тут же уви­дел стоя­щую на ни­жней сту­пень­ке боль­шой лест­ни­цы Мар­ту с плот­ным кон­вер­том в ру­ках. Ого, – пред­чув­ствия за­ро­ди­лись не зря! Обыч­но при­вет­ли­вое ли­цо Мар­ты ка­за­лось не­по­движ­ной, стро­гой ма­ской, при­ба­вив­шей ей пол­то­ра де­сят­ка лет сра­зу. Она стояла как сим­вол уве­рен­но­сти и сво­бо­ды, а кон­верт «олицетворял» со­бой за­пе­ча­тан­ный при­каз-распоряжение о судьбе не­ких ра­бов. Ра­бов бу­дут осво­бож­дать или, на­о­бо­рот, за­клю­чать в еще бо­лее же­сто­кое раб­ство? Да, од­но из двух – Ан­тон на­сто­ро­жил­ся и по­доб­рал­ся вну­трен­не. Мар­та при­гла­си­ла его при­сесть на ди­ван­чик, стоя­щий в глу­бо­кой ни­ше, у ок­на. Бы­ло за­мет­но, что «осво­бо­ди­тель­ни­ца» нем­но­го нер­вни­ча­ет.

– Ан­тон, у ме­ня есть но­во­сти, – про­из­не­сла она су­хим офи­циаль­ным го­ло­сом, что за­ста­ви­ло его на­сто­ро­жить­ся еще боль­ше: до­гад­ка под­твер­ди­лась. – Не удив­ляй­ся. Се­год­ня про­изо­шло то, че­го я жда­ла дав­но, и зна­ешь, как бы­ва­ет: че­го дол­го ждешь, то мо­жет прий­ти со­вер­шен­но нео­жи­дан­но, и всег­да нуж­но быть на­че­ку.

– Хо­ро­шее всту­пле­ние, – ска­зал он, – но уж не то­ми…

– Мне по­сту­пи­ло пред­ло­же­ние от ком­па­нии «Co­lam­bia Ar­tists»; при­гла­ша­ют на двух­ме­сяч­ные га­стро­ли по США – с 27 сен­тяб­ря, то есть че­рез ме­сяц. Если чест­но, то я зна­ла об этом еще в Мос­кве, пол­го­да на­зад, тог­да же и на­ча­ли всю ка­ру­сель с офор­мле­ни­ем ви­зы. Ко­неч­но, уве­рен­но­сти, что по­лу­чу пер­вую пре­мию на этом фе­сти­ва­ле, не бы­ло, сам по­ни­ма­ешь. Да, тог­да я при­ня­ла пред­ло­же­ние – услов­но,  с огляд­кой и от­тяж­кой, имея в ви­ду лицо, за­ин­те­ре­со­ван­но­е во мне, от ко­го за­ви­се­ли бы усло­вия кон­трак­та, но та­ко­го че­ло­ве­ка не ока­за­лось в поле зрения… Все бы­ло так зыб­ко, что не пе­ре­дать – по­то­му и Леве выложила далеко не все, потому и те­бе ни­че­го не ска­за­ла сразу.

– Толь­ко по­то­му? – с ус­меш­кой спро­сил Ан­тон.

– Нет, не толь­ко, – от­ве­ча­ла Мар­та, сдер­жи­вая на­ра­стаю­щее раз­дра­же­ние, – но те­бе ведь все рав­но, нас­коль­ко вы­год­ным или не­вы­год­ным бу­дет мой кон­тракт, – тебя всю дорогу интересовали исключительно высшие материи! Не ста­ну рас­сы­пать­ся в объяс­не­ниях, а ска­жу глав­ное: Ганс Груб­бер под­вер­нул­ся мне как раз во­вре­мя, все мои усло­вия об­ещал со­блю­сти – я ему ве­рю не без ос­но­ва­ний. Ганс-то ме­ня по­нял пра­виль­но, а вот пой­мешь ли ты? Напрягись и пойми... Ну – по­ни­ма­ешь?

– По­ни­маю, – ска­зал Ан­тон ав­то­ма­ти­че­ски. – Тог­да ты чув­ство­ва­ла се­бя обыч­ной «Зо­луш­кой» оте­че­ствен­ной эс­тра­ды, а те­перь пред тобой замаячил большой успех, аппетит разгулялся непомерно, потому что по­яви­лись но­вые об­стоя­тель­ства, спо­соб­ствую­щие…

– Да, спо­соб­ствую­щие мо­им даль­ней­шим пла­нам, – Мар­та де­ла­ла уда­ре­ние поч­ти на каж­дом сло­ве. – Пер­вая пре­мия – это сов­сем дру­гие усло­вия, дру­гие де­ла; это вы­ли­ва­ет­ся в при­лич­ную сум­му и во все осталь­ное. Кро­ме то­го – сле­дую­щая но­вость для те­бя и при­ят­ная нео­жи­дан­ность для ме­ня: го­то­вит­ся по­ста­нов­ка но­во­го мю­зи­кла в Чи­ка­го, да­же нес­коль­ких мю­зи­клов, и ме­ня при­гла­ша­ют на прос­лу­ши­ва­ние. Если я со­гла­ша­юсь на то и это, зна­чит, име­ет смысл пря­мо от­сю­да вы­ле­теть с Ган­сом в Нью-Йорк, а там уже дей­ство­вать. По­нят­но? Да, в Мос­кву на­до бу­дет при­ле­теть уже из Аме­ри­ки, при­мер­но че­рез ме­сяц, что­бы ула­дить все де­ла в фи­лар­мо­нии и раз­вя­за­ть­ся с «Ло­ко­мо­ти­вом…» окон­ча­тель­но; еще на­до бы заб­рать с со­бой не­ко­то­рые ве­щи, ре­шить про­чие во­про­сы – все­го за­ра­нее не уч­тешь. Фак­сы тем и дру­гим я уже по­сла­ла, по­со­ве­щав­шись с Ле­вой. Что ска­жешь?

Ан­тон слу­шал Мар­ту с со­дро­га­ни­ем, но не вы­ка­зы­вая ни ма­лей­ше­го удив­ле­ния, слов­но за­ра­нее ждал че­го-то по­доб­но­го: пол­но­го осво­бож­де­ния или оче­ред­ной улов­ки по за­ма­ни­ва­нию в раб­ство. Ждал ли?

– Как Лев Иса­а­ко­вич се­бя чув­ству­ет? Как от­нес­ся ко все­му это­му? – спро­сил он, как буд­то не при­да­вая осо­бо­го зна­че­ния объяс­не­ниям Мар­ты. – И… по­е­дет ли с то­бой?

Мар­та ока­ти­ла Ан­то­на ле­дя­ным взгля­дом, и он уви­дел, что гла­за у нее та­кие же ту­склые и про­зрач­ные, как у рыб в ак­ва­ри­у­ме, стоя­щем в его ком­на­те на­вер­ху, а ведь не­дав­но бы­ли тем­но-зе­ле­ны­ми…

Или толь­ко ка­за­лись?

– Ле­ва – в по­ряд­ке, от­нес­ся по­ло­жи­тель­но. Он го­тов ко все­му, и ты это зна­ешь; он не­пре­мен­но едет со мной – та­кое мое усло­вие, ко­то­рое я им по­ста­ви­ла, – Мар­та от­ве­ча­ла так чет­ко, буд­то вы­учи­ла все от­ве­ты за­ра­нее на­и­зусть. – Если с аме­ри­кан­ца­ми сло­жат­ся хо­ро­шие от­но­ше­ния (а я на это надеюсь!), то бу­ду ис­поль­зо­вать лю­бую воз­мож­ность, что­бы «за­це­пить­ся» и ос­тать­ся там жить и ра­бо­тать. В Рос­сии ме­ня ни­че­го не дер­жит – на се­год­няш­ний день, да и у Левы в Штатах родственников полно. Не на голое место приземлимся. Все – разумно и логично. Что еще?

Еще? Ан­тон рас­пря­мил­ся, по­дви­нул­ся на кра­ешек ди­ва­на, по­даль­ше от Мар­ты, по­тер ви­ски кон­чи­ка­ми паль­цев. Вот оно – «осво­бож­де­ние»! Он столь­ко вре­ме­ни вы­дер­жи­вал это «ис­пы­та­ние Мар­той», что поч­ти при­вык к мы­сли о сво­ей без­гра­нич­ной стой­ко­сти, как ни смеш­но это зву­чит! А ведь ему хо­те­лось… Хо­те­лось… Ког­да-то ему хо­те­лось по­стичь до кон­ца, что имен­но нуж­но Мар­те, за­чем она так ста­ра­ет­ся, к че­му так бе­зу­держ­но стре­мит­ся. Неужели – только слава и деньги? По­рой хо­те­лось то ли за­ки­петь от зло­сти, то ли рас­пла­вить­ся от жа­ра, по­то­му что не по­ни­мал ее це­лей… Иног­да изо всех сил ста­рал­ся ка­за­ть­ся рав­но­душ­ным – так про­являл свою стой­кость. Ког­да же в ду­ше на­чи­нал гро­мы­хать нес­мол­кае­мый гром или по­лы­хать все­по­жи­раю­щий огонь, он оста­на­вли­вал эти из­вер­же­ния уто­пи­че­ской мы­слью о бу­ду­щем: мо­жет, тог­да… 

И вот бу­ду­щее, при­зы­ва­е­мое по­э­том, на­сту­пи­ло,
и дру­го­го – сле­дую­ще­го за эт­им –
бу­ду­ще­го – ждать не­че­го.  

– Что еще? – Ан­тон не ду­мал, что на­сту­пит тот день и час, ког­да с его язы­ка сор­вут­ся дер­зкие сло­ва в ад­рес Мар­ты. – От­ве­чаю: а еще, гос­по­жа Мар­та Стре­лец­кая, при­ма­дон­на двух, да нет, те­перь уже трех ма­те­ри­ков, на­ри­суй мне хоть ка­ко­го-ни­будь по­пу­гая, если не ра­зу­чи­лась дер­жать в ру­ках ка­ран­даш или руч­ку. Су­ме­ешь?

Он поч­ти не смо­трел на Мар­ту, ед­ва удо­сто­ив ее не­бреж­ным взгля­дом – и она по­ра­зи­лась: от его преж­не­го, вос­тор­жен­но­го бла­го­го­ве­ния, к ко­то­ро­му ус­пе­ла при­вы­кнуть как к дол­жно­му, те­перь поч­ти ни­че­го не оста­лось; поч­ти, но ведь не сов­сем же! Но не­у­же­ли… Ах, вот как? По­зволь­те! Мар­та, вздер­нув но­сик с гор­дым ко­кет­ством, как уме­ла де­лать толь­ко она, улыб­ну­лась че­рез си­лу и от­ве­ти­ла:

– Су­мею, и в лучшем виде, да уже су­ме­ла. Вот – пись­мо «от по­пу­гая», я его давно на­ри­со­ва­ла и по­ло­жи­ла сю­да, – она про­тя­ну­ла кон­верт, ко­то­рый дер­жа­ла в ру­ках все это вре­мя. – Взгля­ни, что­бы не бы­ло не­до­ра­зу­ме­ний. Здесь – твои до­ку­мен­ты вме­сте с би­ле­том на са­мо­лет Ве­на–Мос­ква и сам  «по­пу­гай» – в дол­ла­ро­вом эк­ви­ва­лен­те, как я его оце­ни­ла, нео­фи­циаль­но, ра­зу­ме­ет­ся. От­лет – зав­тра, наш об­щий, так ска­зать, от­лет. Мы уе­дем утром с Ган­сом, а те­бя про­во­дят пря­мо в аэ­ро­порт: до зав­траш­не­го ве­че­ра ты здесь – гость, как и до­го­ва­ри­ва­лись. Что не устраи­ва­ет?

Ан­тон не­хо­тя взял «кон­верт сво­бо­ды» и… тут же вы­трях­нул из не­го все, что там бы­ло, на ко­ле­ни к Мар­те, хо­тя, на­вер­ное, ни по ка­ко­му эти­ке­ту, ни здесь, ни еще где-то, не при­ня­то. Стран­но все: Мар­та, за­мок, этот мра­мор­ный без­жиз­нен­ный холл со швей­ца­ром, тор­ча­щим у вход­ных две­рей, не об­ра­щаю­щим вни­ма­ния ни на ко­го. До­ку­мен­ты? Би­ле­ты. Дол­ла­ры…

Ан­тон ото­дви­нул зе­ле­но­го «дол­ла­ро­во­го по­пу­гая», по­ло­жил об­рат­но в конверт би­ле­ты на са­мо­лет и опу­стил кон­верт в кар­ман пи­джа­ка.

– Что это зна­чит? Не нуж­да­ешь­ся  в го­но­ра­рах? – не по­ня­ла Мар­та, ожи­дав­шая че­го-то дру­го­го. – Да это и не го­но­рар, это я са­ма так ре­ши­ла, что…

– Что мне нуж­но за­пла­тить? – уточ­нил Ан­тон.

– Да, нуж­но, – язвительно под­твер­ди­ла Мар­та. – Так при­ня­то.

Так при­ня­то… Мар­та сно­ва на­тя­ну­ла на се­бя стро­гую ма­ску и с не­ко­то­рой тре­во­гой на­блю­да­ла за Ан­то­ном: на его ли­це ни­че­го не дрог­ну­ло. Он уже стоял пе­ред ней по стой­ке «смир­но», и все пу­го­ви­цы его пи­джа­ка бы­ли за­стег­ну­ты, а ру­ки – по швам; са­ма раз­ду­мы­ва­ла с не­лов­ко­стью, не зная, что де­лать с де­нь­га­ми...

По­ня­ла, что не возь­мет. 

Два ки­па­ри­са на ска­ле
За­сты­ли в пред­ве­чер­ней мгле… 

По­смо­три, по­смо­три на ме­ня!

По­смо­три в по­след­ний раз, за­пом­ни нав­сег­да.

По­смо­три и ухо­ди ту­да, где му­зы­ка не зна­ет мол­ча­ния…

 По­смо­три же, по­смо­три на ме­ня!

***
 …Ганс Груб­бер сел в ма­ши­ну по­след­ним,  широко улыб­нув­шись и мах­нув Ан­то­ну ру­кой на про­ща­ние. Го­ло­ва Мар­ты еще раз вы­су­ну­лась из двер­цы – взгляд ее был хо­лод­ным и ко­лю­чим; Ле­ва как сел, так и не обер­нул­ся. «Форд» ото­шел бес­шум­но, бы­стро наб­рал ско­рость и ис­чез из ви­ду. Ан­тон огляделся вокруг, про­шел­ся вдоль огра­ды, по­вер­нул к клум­бе, на­кло­нил­ся к ней – за­па­ха цве­тов поч­ти не ощу­тил. Про­гу­лял­ся по пар­ку, здо­ро­ва­ясь кив­ком го­ло­вы с те­ми, кто про­хо­дил ми­мо. Обо­шел во­круг ма­лый за­мок… Вро­де, все. Да, вспом­нил о ро­зе, под­нял­ся в «свою» ком­на­ту. Роза! Это – она, имен­но она, хо­тя очень из­ме­ни­лась. Те­перь – все.

***

Ан­тон вы­шел из глав­ных во­рот зам­ка поч­ти к ве­че­ру и на­пра­вил­ся впе­ред по цен­траль­но­му шос­се, из­ред­ка огля­ды­ва­ясь на­зад, не встре­чая ни­ко­го на сво­ем пу­ти. Ка­за­лось, он идет уже це­лую веч­ность, но все ни­как не уста­ет. По­го­да ме­ня­лась на гла­зах: то на­чал брыз­гать мел­кий дож­дик, то на­ле­тал ве­тер, то по­явив­ше­еся из-за обла­ков солнце нео­жи­дан­но за­ли­ва­ло все во­круг. На­ко­нец Ан­тон оста­но­вил­ся и обер­нул­ся на­зад. За­мок вы­де­лял­ся не­яс­но, раз­мы­то, как на лю­би­тель­ском сним­ке. Го­ры тая­ли в ту­ма­нах. Не­бо над го­ло­вой под­ни­ма­лось все вы­ше.

Ему бы­ло хо­ро­шо.

 Про­стор ох­ва­ты­вал мы­сли, уно­сил их да­ле­ко-да­ле­ко, как мож­но даль­ше, в огром­ные за­лы без стен и по­тол­ков, где пах­ло мо­рем и све­же­ско­шен­ным се­ном и сол­неч­ные бли­ки игра­ли раз­но­цвет­ны­ми огонь­ка­ми в че­шуй­ках не­ви­ди­мых ры­бок, сную­щих ту­да-сю­да в ак­ва­ри­у­ме Все­лен­ной… А впе­ре­ди, ухо­дя за го­ри­зонт, мая­чи­ла не­яс­ная до­ро­га, ко­то­рую с од­ной сто­ро­ны огра­ни­чи­ва­ла ве­ре­ни­ца ка­мен­ных арок и ла­би­рин­тов, ув­ен­чан­ных ста­рин­ны­ми скуль­пту­ра­ми ан­тич­ных вои­нов, вы­чур­ных ко­ней, изящ­ных нимф, а с дру­гой – глу­бо­кая про­пасть, за­са­жен­ная ты­ся­ча­ми гра­на­то­вых де­ре­вьев, усы­пан­ных кро­ва­во-огнен­ны­ми пло­да­ми, про­ли­ваю­щи­ми­ся гу­стой кро­вью на зем­лю, ушед­шую из-под ног то­го, кто со­ору­дил все эти ар­ки, ла­би­рин­ты, скуль­пту­ры…

Ему бы­ло хо­ро­шо.

 Он по­шел по этой до­ро­ге, и его тень шла за ним сза­ди, из­ви­ва­ясь длин­ным, не­ров­ным сле­дом. Ря­дом ни­ко­го не бы­ло. Прой­дя нес­коль­ко ша­гов, он оста­но­вил­ся, обер­нул­ся в по­след­ний раз. Ни­ко­го… С удив­ле­ни­ем об­нару­жил, что сжи­ма­ет в ру­ках со­вер­шен­но увяд­шую ро­зу: ее су­хой сте­бель ос­тры­ми ши­па­ми сам на­пом­нил об этом.

«По­смо­три на ме­ня, по­смо­три в по­след­ний раз, – сказала роза. – Давай попрощаемся... Ты не по­нял ме­ня. Ты и ра­нь­ше не по­ни­мал ме­ня так, как мне хо­те­лось бы. Ты не по­ни­мал мо­их слов, не вслу­ши­вал­ся в зву­ки мо­их ле­пе­стков, не смо­трел в гла­за ка­пе­лек ро­сы, в мои сле­зы, те­ку­щие по мо­е­му сте­блю. Ты не ус­лы­шал му­зы­ку мое­го мол­ча­ния. Ты про­сто не уз­нал ме­ня. Те­бе не нуж­на му­зы­ка…»

Он по­ло­жил эту окон­ча­тель­но за­сох­шую ро­зу на обо­чи­ну до­ро­ги, и толь­ко ши­пы оста­лись у не­го в ру­ках. Это и бы­ла его по­э­зия, его су­дь­ба, его му­зы­ка. Где-то вда­ле­ке слы­шал­ся упру­гий гул чу­жо­го го­ро­да.

Ему бы­ло хо­ро­шо.

 Часть 3 

По­эт дол­го шел, по­ка не уви­дел пе­ред со­бой очер­та­ния боль­шо­го го­ро­да, в ко­то­ром ему преж­де быть не до­во­ди­лось. Сто­ит ли вой­ти? Нем­но­го по­меш­кав, про­дол­жил путь и во­шел в го­род­ские во­ро­та, так и не сняв свое­го вен­ка. По­э­та уз­на­ли и от­ве­ли к го­род­ско­му пра­ви­те­лю.

– Зав­тра у ме­ня юби­лей, – сказал правитель. – Есть ли у те­бя что-ни­будь, подходящее к это­му со­бы­тию?

– Бы­ло еще не­дав­но – да, бы­ли сти­хо­тво­ре­ния, – произнес поэт, – но… их съел царь зве­рей.

–  Так на­пи­ши что-ни­будь дру­гое. Я воз­на­гра­жу.

– Про­сти, – ска­зал по­эт. – Ме­ня уже воз­на­гра­ди­ли – за все.

– Нет, еще не за все.

По­э­ту не нуж­но бы­ло вы­хо­дить из го­ро­да: клет­ка с ти­гра­ми на­хо­ди­лась ря­дом, пря­мо во двор­це, она не за­пи­ра­лась никогда.

…Тер­но­вый ве­нок дол­го еще ле­жал у вхо­да в клет­ку…

 

Главная

The Author

Контакты Contacts

Что? Где? Когда?

Биография

Фрагменты из книг

Иллюстрации

Каменный век

Алмазы-РА

Фотографии

Переводы

Выставки

Песни

Издания

История поколений

Из переписки